Моя стражница останавливается снаружи огромных, точно ворота, железных дверей, которые тем не менее открыты. За дверями располагаются покои, которые, видимо, когда-то были тронным залом. В углу мальчишка подметает пол, и шорох его веника по полу является единственным звуком, помимо его неспешных шагов. Мерцающие светильники висят с двух сторон в ряд, их свет усиливается, окружая широкие металлические чаши с золотыми цепями. Роскошные ступеньки ведут наверх, к платформе, где однажды, видимо, стоял трон. Теперь платформа пустует, а стена за ней, где должен располагаться королевский герб, заменена на огромный камин.

Ронин встает со своего места в центре длинного стола, что стоит перед платформой. Шорохи веника стихают, и мальчишка молча уходит. Я приказываю себе не дрожать, чтобы мои ноги не подкосились, чтобы не замереть на месте. Сегодня, в отличие от событий вчерашней ночи, мой разум не затмевает усталость.

Стражница, что сопровождала меня, быстро и вежливо мне кивает. В Эвейвине царствуют традиции и уставы, но Кендара никогда не готовила меня к тому, что нужно делать, если встречаешься лицом к лицу с паучьим королем. Боясь сделать что-нибудь не так, я приветствую его, как поприветствовала бы рейвинского лорда, низко кланяясь.

Ронин отпускает стражницу, и мы остаемся один на один.

Без слов он указывает мне на стул напротив его собственного и садится обратно за стол. Его стул непомерно большого размера, с красивым орнаментом. Он обит черным паучьим шелком, а деревянная спинка украшена гравировками в виде лозы и широких, с позолотой, листьев. Все остальные стулья вокруг стола в тронном зале обычные и ничем не примечательные. Хотя он и не сидит на троне у пьедестала, он и не притворяется, что является равным с теми, кто сидит с ним обычно здесь.

Я двигаю простой деревянный стул и сажусь, мои мышцы немеют, и я просто таращусь на его подбородок. У него узкое лицо, худые щеки и угловатая челюсть. Он высокий и широкоплечий, его короткие волосы имеют цвет обугленной древесины, а его мощная осанка подсказывает мне, что он солдат не хуже, чем дипломат.

– Выглядишь посвежевшей, – его голос тихий, но проникновенный, а его знания эвейвианского языка безупречны.

Я мысленно вжимаюсь в стул и пытаюсь не выглядеть такой же смущенной и растерянной, как в прошлую нашу недавнюю встречу, когда волочилась за ним, точно пьяная.

– Да, мой господин. Я… прошу меня извинить за это.

– Ты можешь смотреть мне в глаза, я не следую традициям Эвейвина.

Я неуверенно поднимаю глаза, встречая его взгляд. Радужки его глаз сияют, как сапфиры. Водник.

Он складывает свои бледные руки перед собой на столе. Я отмечаю про себя, что у него длинные мозолистые пальцы.

– Я понимаю, какие сложности вам пришлось преодолеть, чтобы прийти сюда.

«Еще бы ты не понимал».

– Вы обещали гарантировать нам безопасность.

Когда вижу, как его губы складываются в тонкую линию, я не знаю, совершила ли я ошибку. У меня защемляет в груди. Ошибки хуже, чем оскорбление паучьего короля, и придумать нельзя.

Но затем его губы снова расслабляются, и один уголок его рта дергается вверх. Не думала, что меня будет так нервировать внимание мужчины, прикованное ко мне, о котором упоминают лишь с благоговением или страхом.

– Я хотел узнать, справитесь ли вы.

Я хмурюсь, злость берет верх на миг над моим языком.

– Вы позволили деревьям напасть на нас намеренно? Потому что хотели увидеть, выживем ли мы?

– Но вы же выжили.

Получается, он не теряет власть над Мертвым Лесом. Он умышленно позволил Лесу нас чуть не убить. Мои руки сжимаются в кулаки под столом, но я держу лицо спокойным, чтобы оно не выдало моих эмоций. Рядом с Ронином мне следует вести себя даже осторожнее, чем я вела себя в Гильдии.

– Мы выжили, – повторяю я в конце концов.

На столе между нами стоит серебряный поднос с фарфоровым чайным чайником и кружками. Из носика чайника поднимается тонкая струйка горячего пара. Я не отстраняюсь, как мне жутко хочется сделать, когда он поднимает одну свою худую руку. Однако ничего не происходит, лишь дверь распахивается справа от нас. Слуга спешит по отполированному полу, замирая лишь для того, чтобы поклониться Ронину, а затем тянется к чайнику. Он наливает нам двоим чай, затем опять кланяется и несется прочь, так же быстро и бесшумно, как и вошел.

Все то время, пока нам наливают чай, Ронин внимательно на меня смотрит. Я же смотрю на него как можно меньше. Чай источает сладковатый аромат теплых трав, однако не спешу делать глоток. Боюсь, что мои руки могут задрожать.

– Расскажи мне, что произошло предыдущей ночью, – он говорит спокойно и уверенно, как, я знаю, разговаривают многие лорды, путешествующие через Вос-Тальвин. Однако его пальцы, которые замерли на каемке его блюдца, выглядят как пальцы солдата, у него сухая кожа, огрубевшая от тяжелого труда.

Несмотря на мою злость и на его попытки нами манипулировать, нам все еще необходима его помощь. Так что я рассказываю ему, как странно, что трое ньювалинских шаманов напали на чайный домик в Эвейвине. Сомневаясь сначала, я все-таки рассказываю ему о том, что Саенго умерла.

– Но я что-то с ней сделала, и, когда я очнулась, она снова была жива, и все, что напоминало о ее смерти, это шрам на том самом месте, который выглядит как старая рана, – произнеся наконец это вслух в первый раз, я чувствую, как моя грудь содрогается.

Он слушает не перебивая и не комментируя, его взгляд полон любопытства. Когда же я завершаю свой рассказ, он смотрит вниз на свой нетронутый чай, раздумывая над чем-то. Я поворачиваю свой браслет-талисман на запястье, пытаясь по его угловатому лицу разгадать, чем заняты его мысли. Хотя он и позволил мне смотреть ему в глаза, мне все еще кажется такой поступок с моей стороны высокомерным.

– Магия света очень редкая, – говорит он наконец. – Все сиятели обладают талантом прикасаться к источнику магии других. А этот источник и есть душа. Однако такая сила требует высокую цену, поэтому ты чувствовала себя так плохо вчера.

Я вздрагиваю, но он продолжает:

– Пробуждение твоей силы пронеслось волной по Тию. Она потревожила духов Мертвого Леса, а также многих шаманов и тенеблагословленных, которые чувствительны к духам. В призвании света лишь одно ремесло могло вызвать такую волну, потревожившую остальных. Я тут же понял, кто ты такая, как понял и каждый сиятель и тенеблагословленный, кто почувствовал пробуждение твоих сил.

У меня внезапно пересыхает во рту. Я поднимаю кружку и делаю обжигающий глоток.

– И что же это за ремесло? – шепчу я.

– Ты когда-нибудь слышала о целителях душ?

– Возможно, видела упоминание об этом в одной из книг, – говорю я, но все равно не понимаю, что это означает.

– Целители душ являются сиятелями, которые направляют души, ведут их либо в загробный мир, либо обратно в мир живых. Или так гласят легенды. Всего одна целительница душ существовала на протяжении всей истории шаманства. И уж точно, она жила задолго до того, как образовалось королевство Эвейвин даже в качестве идеи. Она основала то, что позже превратилось в столицу Ньювалинской империи, шаманский город Мирриим.