– Полагаю, тогда ты права. Нам придется все это преодолеть. И, Сирша… – она потирает рукой об руку, точно ей холодно. Ее страх трансформируется во что-то иное, что-то куда более хрупкое. Я не могу дать этому ощущению название, могу лишь описать его как леденящее дыхание у меня между ребер. Иметь доступ к ее эмоциям внезапно кажется мне нарушением личных границ. Я мысленно представляю барьер между моими эмоциями и эмоциями Саенго, между моим пламенем свечи и ее – нечто, что я могу открыть и закрыть усилием воли, как окно на свободу. – Когда мы доберемся до Края Пряльщиков, нам нужно… поговорить, – произносит она наконец.

– Я знаю. – Я просто трусиха, потому что боюсь честно признаться себе в том, что я на самом деле сделала, – но ведь Саенго умерла. У меня не было времени расспросить ее о том, как она на самом деле свыкается с этой мыслью, а теперь, в этом жутком проклятом месте, нам лучше оставаться начеку. – Но, может быть, Ронин поможет нам понять, что произошло.

Она пожимает одним плечом и с каким-то неуверенным косым взглядом смотрит на одну из низко нависающих над нами веток.

– Может быть? Давай для начала просто пройдем этот Лес.

– Мы бывали в передрягах и похуже. Помнишь, когда второкурсники вылили капустный суп в унитаз?

Ее губы изгибаются. Благодаря нашей связи меня тут же захлестывает ее тепло от наших воспоминаний.

– И он забил трубы, и весь двор в Гильдии вонял, как навозная куча, целую неделю, если не больше?

– Вот видишь? Что такое кучка древних деревьев по сравнению с той вонью?

Только они не просто древние деревья. Они старинные, древнее самой истории, поверхности их стволов грубые и жесткие, их трухлявые внутренности виднеются там, где куски коры опали на землю. И все же они до сих пор стоят. Это удивительно, какими нетронутыми выглядят эти деревья, учитывая, что они в буквальном смысле мертвы или умирают уже на протяжении несколько сотен лет. Они должны были рухнуть и сгнить уже давным-давно.

Я поднимаю ногу высоко, чтобы перешагнуть через торчащий корень. Но все равно ударяюсь подошвой своего ботинка об него. Через минуту низко наклоняюсь, чтобы обогнуть ветку, но она все равно касается кончика моего капюшона. Холодок бежит у меня по коже. Должно быть, Тени просто вынуждают меня плохо рассчитывать расстояние. Я продолжаю говорить себе это, когда мое тело проскальзывает между двумя деревьями и кора скрипит у меня за плечом.

– Может, будет лучше нам немного пробежаться? – предлагает Саенго, ее голос мягкий, но в то же время немного высокий из-за беспокойства.

– Как раз об этом я и подумала.

Мы начинаем легким прогулочным бегом. В Гильдии нас заставляют бегать пять кругов вокруг Великого дворца каждое утро, так что мы привыкли не уставать быстро. Кендара часто заставляла меня бегать в два раза больше за промежуток времени в два раза короче. Даже с ранами и ссадинами я могу бежать очень долго.

В воздухе Мертвого Леса витает магия почти такая же древняя, как сами деревья. Чем дольше мы бежим, тем сильнее это чувство разрастается в моей груди. Это вовсе не тепло от присутствия рядом со мной Саенго, свет ее свечи – яркий и сильный даже за мысленно закрытым окном, которое я поместила между нами. Это ощущение горит внутри меня, горячее, увереннее и даже немного… болезненно. Напоминает мне о чувствах, что я испытывала, когда Саенго умерла, за миг до того, как я потеряла сознание.

После того как мы проводим два часа за легким бегом, мы замедляемся, чтобы достать фляги из своих рюкзаков. Быстро пьем воду большими глотками. Мои ноги гудят, и, хотя мое тело должно было разгорячиться от долгой пробежки, я по-прежнему не могу отделаться от леденящей дрожи. Будто бы что-то не так в самом воздухе, что нас окружает, он проникает сквозь мою кожу, точно медленно действующий яд. Порча, которую я не могу увидеть глазами. Чем быстрее мы доберемся до Края Пряльщиков, тем лучше.

Когда я убираю свою флягу, что-то касается моей ноги сзади, что-то холодное, что я чувствую даже через слои одежды. Я вздрагиваю и резко оборачиваюсь. Саенго шепчет, зовя меня по имени. За мной нет ничего, кроме вьющихся по земле корней и деревьев, которые тихо шелестят.

Но нет и ветра.

У меня вдруг пересыхает во рту, несмотря на то что я только что выпила достаточно много воды. Переглянувшись с Саенго, мы отправляемся дальше в путь, снова ускоряя свой шаг. Тонкие деревья похожи на разбитые тела людей – корни словно ноги, вывернутые в неестественные стороны, тела разорванные напополам, руки застывшие в пугающих изгибах. Я отворачиваюсь. Фокусирую свое внимание на земле, по которой ступают мои ноги, но даже это удается с трудом под растворяющимся светом садящегося солнца.

Что-то касается моего капюшона. Я резко разворачиваюсь, моя рука поднята, и в любую секунду готова выдернуть из-за спины мечи. Но за мной опять только ветки, настолько низкие, что перекрывают путь, по которому мы только что прошли, когда мгновение назад они были намного выше моей головы.

Мое дыхание тут же ускоряется, становясь громче. Но я едва его слышу. Высокий, гортанный вой, точно вечер, несущийся сквозь заросли, раздается отовсюду.

Деревья дышат.

– Сирша, нам не следует останавливаться, – страх Саенго смешивается с моим настолько, что в какой-то момент между моими и ее чувствами просто стирается грань, остается лишь леденящая уверенность в том, что нам следует продолжать бежать.

Поэтому мы бросаемся бежать. Тени становятся гуще. Ночь опускается на лес. Наши мантии едва заметно сияют, переливаясь, но этот свет слишком бледный.

Мне лишь остается винить во всем мое беспокойное воображение, потому что теперь кажется, что деревья надвигаются на нас и обступают. Ветки трясутся и опускаются, тянутся к нам. Корни вздымаются вслед за нашими ботинками. Саенго отбрасывает ветку, которая падает у нас на пути. Та хрустит, но до этого успевает сорвать капюшон с ее головы.

Что-то резко дергает меня за косу. Я вырываю свои волосы из этой хватки, и мы бросаемся бежать еще быстрее. Сердце стучит у меня в ушах. Вой нарастает, поднимаясь над нами, точно хор голосов банши[2]. Скелетоподобные пальцы дергают нас за ноги, цепляясь и царапая старую кожу на наших ботинках, пытаясь разодрать ткани наших штанов.

Корни теперь вздымаются над землей, точно восставшие трупы. Мертвая земля сыплется с их появившейся бледной плоти. Саенго прыгает, чтобы уклониться от одного, затем охает, когда другой корень мчится вперед, хватая ее за ногу. Она падает в грязь.

– Саенго! – я падаю рядом с ней, дергая ее за руку, чтобы помочь подняться.

Ветка ударяет ее по виску. Саенго дрожит и пятится назад. Паучий шелк путается у нее между ног. Другая ветка хлещет меня по щеке, жаля и рассекая кожу. Боль усиливает мои эмоции, которые выбираются на свободу от страха. Мысленно все проклиная, я тяну руку, чтобы достать свои мечи, и встаю. Корни кружатся, показывая свои острые концы, которые ударяют нас. Я разрубаю два корня, что нападают. И внезапно лес издает душераздирающий злобный вопль.