— По-моему... — наконец проговорил он, облизнув пересохшие губы, — по-моему, я только что видел проявление ума.

Хойд вскинул бровь, глядя на Каладина поверх своей флейты.

— Помнить такую историю... — прибавил Каладин. — Рассказать­ ее так продуманно...

— Поосторожнее с тем, что говоришь, — заметил Хойд с улыбкой. — Если хорошая история — это все, что ты считаешь проявлением ума, то скоро я останусь без работы.

— Ты разве не сказал, что и так лишился работы?

— Верно. Король наконец-то не может острить. Интересно, что он теперь будет делать.

— Хм... тупить? — предположил Каладин.

— Я передам ему твои слова, — заметил Хойд, и глаза его сверк­нули. — Но думаю, это неточно. Острить способен любой, кроме тупицы. Что же такое остроумие?

— Я не знаю. Может, что-то вроде спрена в голове, от которого начинаешь соображать быстрее?

Хойд склонил голову набок, потом рассмеялся:

— Ну что ж, это объяснение ничем не хуже других.

Он встал и отряхнул свои черные брюки.

— А все, что ты рассказал, случилось на самом деле? — спросил Каладин, тоже поднимаясь.

— Возможно.

— Но как же люди про все узнали? Деретиль и его команда вернулись?

— Если верить некоторым историям, да.

— И как они смогли? Великие бури дуют всегда в одном направлении.

— Что ж, полагаю, история врет.

— Я этого не говорил.

— Нет, я сам сказал. К счастью, мы имеем дело с лучшим видом лжи.

— И какая же это ложь?

— Та, что исходит от меня, разумеется. — Хойд рассмеялся и пнул костер, раздавив последние угли каблуком.

Каладин вдруг понял, что костерок был слишком маленьким для такого количества дыма.

— Что ты положил в огонь? — спросил он. — Чтобы получить тот особый дым?

— Ничего. Это был обычный костер.

— Но я видел...

— То, что ты видел, принадлежит тебе. История мертва до тех пор, пока кто-то ее не вообразит.

— Но какой смысл у этой истории?

— Такой, какой тебе требуется. Цель рассказчика не в том, чтобы­ вложить в голову слушателя определенные мысли, но в том, чтобы подсказать вопросы, над которыми следует поразмыслить. Мы слиш­ком часто об этом забываем.

Каладин нахмурился и посмотрел на запад, на военные лагеря. Они теперь были озарены светом сфер, фонарей и свечей.

— Дело в ответственности, — сказал он. — Увара с легкостью убивали друг друга, пока могли винить во всем императора. Скорбь настигла их только в тот момент, когда стало ясно, что ответственность за содеянное нельзя ни на кого свалить.

— Это лишь один из вариантов толкования, — проговорил Хойд. — Следует заметить, хороший. И какую ответственность ты не хочешь брать на себя?

Каладин вздрогнул:

— Что?

— Люди видят в историях то, что ищут, мой юный друг. — Хойд пошарил за валуном, достал мешок и закинул за спину. — У меня нет для тебя готовых ответов. Чаще всего я ощущаю себя так, словно­ у меня их никогда и не было. Я явился в ваши края в поисках старого знакомого, но вышло так, что большую часть времени я от него прятался.

— Ты сказал... про меня и ответственность...

— Это было лишь праздное замечание, только и всего. — Он подался вперед и положил руку на плечо Каладину. — Я часто отпус­каю праздные замечания. Они ведь все равно не желают работать. Сумей я сделать так, чтобы мои слова таскали камни... Интересно бы­ло бы на такое посмотреть. — Он протянул Каладину флейту из темного дерева. — Вот. Я носил ее с собой так долго, что ты бы не по­верил, скажи я тебе правду. Бери ее себе.

— Но я не умею играть!

— Так научись. — Хойд сунул флейту ему в руку. — Когда музыка споет тебе, ты поймешь, что освоил ее. — Он пошел прочь. — И позаботься о моем шквальном ученике. Зря он не оповестил меня о том, что все еще жив. Наверное, боялся, что я снова явлюсь его спасать.

— Что еще за ученик?

— Передай ему, что обучение закончено, — продолжил Хойд, не останавливаясь. — Он теперь полноправный миропевец. Следи, что­бы его не убили. Я слишком много времени потратил, пытаясь вбить в его башку хоть толику здравого смысла.

«Сигзил», — понял Каладин.

— Я отдам ему флейту, — крикнул он вслед Хойду.

— Даже не думай, — ответил Хойд, повернувшись и продолжая идти задом наперед. — Это подарок тебе, Каладин Благословенный Бурей! Я рассчитываю, что ты сумеешь на ней сыграть, когда мы встретимся в следующий раз!

И на этом рассказчик повернулся и перешел на бег, направля­ясь в сторону военных лагерей. Однако он не попытался войти ни в один из них. Его похожая на тень фигура повернула на юг, словно Шут собирался покинуть лагеря. Куда же направлялся этот странный­ человек?

Каладин перевел взгляд на флейту в своих руках. Инструмент оказался тяжелее, чем он ожидал. Что же это за дерево? Парень потер гладкую поверхность и задумался.

— Он мне не нравится, — вдруг раздался позади голос Сил. — Странный уж очень.

Каладин повернулся и увидел ее сидящей на том же самом валуне, где еще недавно был Хойд.

— Сил! — воскликнул он. — Как давно ты здесь?

Та пожала плечами:

— Ты так внимательно слушал. Я не хотела перебивать. — Она сидела, держа руки на коленях, и вид у нее был смущенный.

— Сил...

— Я причина того, что с тобой происходит, — тихонько проговорила она. — Это все из-за меня.

Каладин нахмурился и шагнул вперед.

— Дело в нас обоих, — продолжила спрен. — Но без меня в тебе бы ничего не менялось. Я... что-то забираю у тебя. И что-то даю взамен. Так было раньше, хотя я не помню, как именно или когда. Я про­сто знаю, что было.

— Я...

— Тише, сейчас моя очередь говорить.

— Прости.

— Я могу все прекратить, если хочешь. Но тогда я стану такой же, как была раньше. Это меня пугает. Лететь вместе с ветром, по­мнить лишь то, что случилось за последние несколько минут... Именно из-за связи между нами я снова обрела способность мыслить, помнить, что я и кто я. Если мы все прекратим, я это утрачу.

Она с печалью посмотрела на Каладина снизу вверх.

Парень заглянул в ее глаза и глубоко вздохнул.

— Идем, — сказал он и, повернувшись, пошел прочь с «полу­острова».

Спрен полетела следом, превратившись в светящуюся ленточку, лениво парившую возле его головы. Вскоре Каладин повернул на север, к лагерю Садеаса. Кремлецы попрятались в трещины и норы, но многие растения все еще колыхали листьями на прохладном вет­ру. Когда он проходил мимо, трава пряталась, и в ночи, освещенная­ Салас, она казалась шерстью черной твари.