Буресвет. Каладин поспешно отпустил Тефта и засунул руку в кар­ман в поисках кошеля со сферами. Выудил его и развязал.

Внутри было темно. Все пять самосветов оказались пустыми. Белый свет, который излучала кожа Каладина, слабо озарил внут­ренность кошеля.

— Это что-то новенькое... — раздался позади голос Лопена.

Каладин повернулся и увидел, что гердазиец присел и разглядывает мешок с медицинскими принадлежностями. С ним-то что случилось?

А потом Каладин понял. Он думал, что положил мешок на край бочки, но в спешке просто прижал его к стенке. Мешок прилип к доскам, словно его повесили на невидимый крючок. И от него шло едва заметное свечение, как от самого Каладина. Пока Лопен смот­рел, оно потускнело, мешок отклеился и шлепнулся на землю.

Каладин поднял руку ко лбу, переводя взгляд с изумленного Лопена на пытливого Тефта. Потом начал озираться как безумный. Никто из находившихся на складе на них не смотрел; в солнечном свете дымок был слишком бледным, чтобы рассмотреть издалека.

«Буреотец... что это... как это...»

Он заметил над собой знакомую тень. Полупрозрачная Сил лениво порхала, точно лист на ветру, то туда, то сюда.

«Это все она! — подумал Каладин. — Что она со мной сделала?»

Он ринулся прочь от Лопена и Тефта, прямо к Сил. С каждым быстрым шагом он преодолевал куда большее расстояние, чем следовало.

— Сил! — заорал он.

Она спорхнула вниз и зависла перед ним, из листочка превратив­шись в девушку, стоявшую на невидимой опоре.

— Да?

Каладин огляделся по сторонам.

— Иди за мной, — сказал он и поспешил в один из переулков между бараками. Там спрятался в тени — прижался к стене, пытаясь выровнять дыхание. Никто не мог его видеть.

В воздухе перед ним возникла Сил — ручки сцеплены за спиной, взгляд внимательный.

— Ты светишься.

— Что ты со мной сделала?

Она склонила голову набок, потом пожала плечами.

— Сил... — грозно проговорил он, не зная, сможет ли и впрямь навредить спрену.

— Каладин, я не знаю, — искренне сказала она, садясь и свесив ноги с невидимой опоры. — Я... могу лишь смутно вспомнить вещи, которые когда-то знала очень хорошо. Этот мир, общение с людьми.

— Но ты действительно что-то сделала.

— Мы оба что-то сделали. Не я. Не ты один. Но вместе... — Она снова пожала плечами.

— Это не очень-то помогает.

Спрен скривилась:

— Знаю. Прости.

Каладин поднял руку. В тени свет, который излучала его кожа, был заметнее. Если кто-то пройдет мимо...

— Как мне от этого избавиться?

— А почему ты хочешь от этого избавиться?

— Ну, потому что... я... Потому что.

Сил не ответила.

Каладину в голову пришел вопрос, который он, видимо, должен был задать давно:

— Ты ведь не спрен ветра, так?

Она поколебалась, потом покачала головой:

— Нет.

— Что же ты такое?

— Не знаю. Я создаю узы.

Узы. Проказничая, она склеивала вещи. Подошвы прилипали к земле, и люди спотыкались. Кто-то тянулся к куртке на крючке и не мог ее снять. Каладин нагнулся и подобрал с земли камень. Размером с его ладонь, с гладкой поверхностью, обточенной ветрами и дождями Великих бурь. Он прижал камень к стене казармы и усилием воли перенаправил в него свой буресвет.

Его продрал озноб. Камень начал сочиться светящимся дымом. Когда же убрал руку, камень остался где был, прилипнув к стене здания.

Каладин наклонился ближе, прищурив глаза. Ему показалось, что он видит мельчайших спренов, темно-голубых и похожих на кляк­сы, собравшихся в том месте, где камень соприкасался со стеной.

— Спрены уз, — пояснила Сил, подлетев к его голове; она по-прежнему стояла на воздухе.

— Они не дают камню упасть.

— Может быть. Или, возможно, их притянуло то, что ты сделал, когда закрепил его.

— Все работает не так. Верно?

— Спрены гниения вызывают болезнь, — лениво проговорила Сил, — или она их притягивает?

— Все знают, что они ее вызывают.

— А спрены ветра вызывают ветер? Спрены дождя — дождь? Спрены пламени устраивают пожары?

Он растерялся. Нет, конечно. Или да?

— Это бессмысленно. Мне нужно узнать, как избавиться от этого света, а не изучать его.

— А почему, — повторила Сил, — ты должен от него избавляться? Каладин, ты же слышал истории о людях, что ходили по стенам, людях, что повелевали бурями. О ветробегунах. Почему ты хочешь избавиться от чего-то подобного?

Каладин мучительно подыскивал нужные слова. Исцеление, то, что в него никогда не попадали стрелы, хотя он бежал в первом ряду... Да, это странно. Почему это его так испугало? Может, ему страшно оказаться отделенным от всех остальных, каким всегда был его отец как лекарь в Поде? Или причина крылась в чем-то более существенном?

— Я делаю то, что делали Сияющие, — проговорил он.

— Именно это я и сказала.

— Я думал, что проклят или что поссорился с какой-нибудь силой вроде Старой магии. Может, это все объясняет! Всемогущий проклял Сияющих за то, что они предали человечество. А если я тоже проклят за то, что делаю?

— Каладин, ты не проклят!

— Ты же сказала, будто бы не понимаешь, что происходит. — Он принялся ходить туда-сюда по переулку. Камень наконец-то отлепился от стены и грохнулся оземь. — Ты можешь утверждать со всей уверенностью, что мои действия не навлекли на меня несчастья? Ты знаешь достаточно, чтобы это отрицать?

Сил стояла в воздухе, скрестив руки, и молчала.

— Это... вот это... — сказал Каладин, кивнув на камень. — Оно противоестественно. Сияющие предали человечество. Они лишились сил и были прокляты. Легенды все знают. — Парень бросил взгляд на свои руки, которые еще светились, но слабее, чем раньше. — Что бы мы ни сделали, что бы со мной ни случилось, я каким-то образом навлек на себя то же самое проклятие. Потому-то вокруг меня все умирают, когда я пытаюсь им помочь.

— Ты считаешь меня проклятием? — спросила она.

— Я... ну... ты же назвала себя частью всего этого, и...

Она решительно направилась вперед, тыкая в него пальчиком, — маленькая разгневанная женщина, повисшая над землей.

— Так ты думаешь, все из-за меня? Твои неудачи? Смерти?

Каладин не ответил. Он почти сразу понял, что молчание было самым худшим вариантом ответа. Сил — на удивление человечная в своих чувствах — развернулась в воздухе с обиженным видом и шмыгнула прочь, превратившись в ленточку из света.