После гибели Карты и Арика их осталось двадцать шесть. Этого едва хватало для моста. Он заметно потяжелел, и нелегко было поспевать за другими мостовыми расчетами. Еще несколько потерь, и у них будут серьезные неприятности.

«Я должен был поторопиться», — подумал Каладин, глядя на вскрытую грудную клетку Карты, чьи внутренности уже начали подсыхать на солнце. Стрела пробила легкое, наконечник застрял в позвоночнике. Смог бы Лирин его спасти? Если бы Каладин прошел обучение в Харбранте, как того желал отец, узнал ли бы он достаточно, чтобы предотвращать такие смерти?

«Такое иной раз случается, сын...»

Каладин поднял трясущиеся окровавленные руки к лицу, схватился за голову — воспоминания поглотили его. Юная девочка, про­ломленная голова, сломанная нога, разгневанный отец.

Отчаяние, ненависть, потери, тоска, ужас. Разве такое кому-нибудь по силам? Быть лекарем, жить с мыслью о том, что многих ты не спасешь, просто не хватит сил? Когда ошибается обычный человек, на поле вырастает червивый лавис. Когда ошибается лекарь, кто-то умирает.

«Тебе следует научиться тому, когда надо переживать...»

Как будто он мог выбирать. Изгонять ненужные чувства, словно задувая огонь свечи. От навалившейся тяжести Каладин ссутулился.­ «Я должен был его спасти, я должен был его спасти, я должен был его спасти».

Карта, Данни, Амарк, Гошель, Даллет, Нальма. Тьен.

— Каладин, — раздался голос Сил, — будь сильным.

— Будь я сильным, — прошипел он, — они бы жили.

— Ты по-прежнему нужен нам. Ты дал слово. Ты поклялся.

Каладин поднял глаза. Мостовики выглядели встревоженными и расстроенными. Их было только восемь; остальные отправились на поиски раненых мостовиков из других отрядов. Они уже нашли троих, с легкими ранами, с которыми мог справиться Шрам. И боль­ше никаких известий. Или в мостовых отрядах не оказалось других раненых, или им уже нельзя было помочь.

Наверное, Каладин должен был на всякий случай пойти и проверить. Он отрешенно подумал, что не выдержит, если опять окажется перед раненым, которого не сумеет спасти. С трудом поднялся на ноги и побрел прочь от трупа. Подошел к краю пропасти и вынудил себя принять знакомую стойку, как учил Таккс.

Ноги на ширине плеч, руки сжимают предплечья. Спина прямая, взгляд вперед. Это Каладин умел, и силы потихоньку начали возвращаться.

«Ты ошибался, отец, — подумал он. — Ты говорил, я научусь справляться со смертями. И вот он я. Столько лет прошло. Проблема­ все та же».

Мостовики потянулись к нему. Подошел Лопен с мехом. Каладин, поколебавшись, умылся. Теплая вода испарялась, приятно холодя кожу. Он выдохнул и благодарно кивнул коротышке-гердазийцу.

Лопен вскинул бровь, потом жестом указал на кошель, привязан­ный к своему поясу. Однорукий мостовик забрал последнюю порцию сфер, которую они прицепили к мосту с помощью стрелы. Это был уже четвертый раз, и пока что непредвиденных осложнений не случалось.

— Все прошло хорошо? — спросил Каладин.

— Ага, ганчо. — Лопен широко улыбнулся. — Легко и просто, как обдурить рогоеда.

— Я все слышать, — угрюмо проворчал Камень, стоявший не­подалеку.

— А веревка? — спросил Каладин.

— Скинул всю бухту вниз. Конец ни к чему не привязал. Все как ты велел.

— Хорошо.

Веревка, болтающаяся на краю моста, была бы слишком заметной. Если Хашаль или Газ унюхали, что замышляет Каладин...

«Кстати, а где Газ? — подумал Каладин. — Почему он не отправился в вылазку с мостом?»

Лопен отдал кошель со сферами, словно ему не терпелось избавиться от ответственности. Каладин принял кошель и сунул в карман штанов.

Каладин снова встал по стойке вольно. Плато по другую сторону ущелья было длинным и узким, с крутыми склонами по бокам. Далинар Холин, как и в последних битвах, помогал войскам Садеаса. Он всегда являлся с опозданием. Наверное, сваливал все на медлен­ные мосты, которые тянули чуллы. Очень удобно. Его людям неред­ко удавалось воспользоваться такой роскошью, как переход через ущелье в отсутствие стреляющих по ним лучников.

Садеас и Далинар теперь побеждали чаще. Впрочем, для мостовиков это ничего не значило.

По другую сторону ущелья умирало множество воинов, но Каладина это ничуть не тревожило. Он не изнывал от желания исцелить, помочь. За это можно поблагодарить Хэва, который приучил его мыслить в категориях «мы» и «они». В каком-то смысле Каладин­ и впрямь научился тому, о чем говорил его отец. Это был неправиль­ный смысл, но и так сойдет. Нужно было защищать «нас» и уничтожать «их». Солдат не мог думать иначе. Поэтому Каладин ненавидел паршенди. Они были врагами. Если бы он не научился так делить­ людей, война бы его уничтожила.

Похоже, она все равно это сделала.

Наблюдая за битвой, он сосредоточился на одной конкретной вещи, желая отвлечься. Как же паршенди обращались со своими мертвецами? Враги редко тревожили павших соплеменников; они выбирали окольные пути атаки, чтобы не прикасаться к трупам. А стоило алети промаршировать по мертвецам паршенди, в том мес­те сразу же разгоралась ожесточенная битва.

Алети это заметили? Скорее всего, нет. Но он-то видел, что паршенди чтят своих мертвецов — чтят до такой степени, что готовы подвергать опасности живых ради сохранения тел мертвых. Каладин может это использовать. Он должен это использовать. Каким-то образом.

В конце концов алети победили. Вскоре Каладин и его отряд уже брели по плато обратно в лагерь, таща тяжелый мост, к которому были привязаны трое раненых. Они больше никого не нашли, и Каладин в глубине души был самому себе противен, поскольку понял — его это радует. Он уже спас примерно пятнадцать человек из других мостовых отрядов, и им не хватало денег — даже с учетом сфер из уще­лий, — чтобы всех кормить. Казарма заполнилась ранеными.

Четвертый мост достиг ущелья, и парень начал опускать свою ношу. Теперь он все делал машинально: опустить мост, быстро отвязать раненых, толкнуть мост через расщелину. Каладин проверил всех троих. Каждый, кого он так спасал, выглядел потрясенным его поступком, хотя это продолжалось уже не одну неделю. Убедившись,­ что все в порядке, поднялся и принялся ждать, пока солдаты переходили по мосту.

Четвертый мост последовал его примеру. Они все чаще удостаивались сердитых взглядов от солдат — как темноглазых, так и светлоглазых, — что шли мимо.

— Ну вот зачем он так? — тихо спросил Моаш, когда один из солдат на ходу швырнул в мостовиков переспелым плодом складчатой лозы.

Моаш вытер с лица вязкий красный сок, потом вздохнул и опять встал по стойке вольно. Каладин никогда не просил мостовиков делать то же самое, что и он, но они все равно каждый раз это делали.

— Когда я сражался вместе с войском Амарама, — сказал Каладин, — я мечтал о том, как буду воевать на Расколотых равнинах. Все знают, что в Алеткаре остались только армейские отбросы. Мы воображали настоящих солдат, которые сражаются в славной войне, чтобы свершить возмездие за убийство нашего короля. Такие солдаты должны справедливо обращаться с соратниками. И дисцип­лина у них безукоризненная. Каждый — мастер копья, и они нико­гда не нарушают строй на поле боя.