— Ну же, Майкл, — продолжал уговариватьБен. — Подумай о себе, отдохни… Хотя бы попробуй.

— Я просто не могу, Бен.

— Ну тогда я просто не знаю, что тебе сказать. —Бен развел руками. — Посмотри на себя, Майкл, неужели тебе не все равно,что с тобой будет? Ты же просто убиваешь себя, и ради чего? — Голос Бенанеожиданно набрал силу, так что его, наверное, было слышно даже в приемной, иМайкл чуть заметно поморщился. — Зачем ты делаешь это с собой, Майкл? Чтотолку, если ты загонишь себя в гроб работой — этим ты ее не вернешь. Ты жив,черт побери, тебе двадцать пять лет, но ты тратишь свою жизнь неизвестно начто. Ты стал совсем как твоя мать — готов костьми лечь ради своей драгоценнойработы. На кой черт это тебе? Жить, есть, пить, спать и умереть ради своеготреклятого бизнеса — неужели это все, что для тебя теперь существует? Неужелиты стал таким, Майкл? Я в это не верю! Я знаю, у тебя внутри живет совсемдругой человек, и он мне нравится больше, но ты обращаешься с ним, как с паршивойсобакой, и мне надоело на это смотреть. Я не дам тебе гробить себя. Послушайсямоего совета — пошли эти бумаги к черту, выйди на улицу, вспомни, что ты еще неумер. Пригласи к себе домой эту свою секретаршу и займись с ней тем, чеммужчина должен заниматься с женщиной. Оторви же наконец свою задницу от этогокресла, Майкл! Неужели ты не слышишь, что на крышку гроба, в который тыдобровольно себя заточил, уже сыплется земля? Но ведь еще не поздно, Майкл!..

Он осекся, потому что Майкл, привстав и перегнувшись черезстол, смотрел на него с лютой ненавистью во взгляде. Кожа его стала еще белее,чем была, и на ней выступила испарина, губы злобно кривились и дрожали.

— Убирайся отсюда, пока я не убил тебя! Вон!!! Это былвопль раненого льва, и Бен невольно вскочил. Несколько секунд двое мужчинстояли друг против друга, потрясенные и напуганные тем, что каждый из нихвыслушал и почувствовал. Потом Майкл сел и провел ладонью по лбу.

— Извини, — проговорил он, пряча лицо в ладонях.

Он так и не взглянул больше на друга, и Бен, выждав немного,пожал плечами и на цыпочках вышел из кабинета, плотно прикрыв за собой дверь.Сказать ему было нечего.

Секретарша Майкла вопросительно покосилась на Бена, нопромолчала. Должно быть, она слышала и его прочувствованную речь, и яростныйвопль Майкла. Впрочем, его-то, наверное, слышал весь этаж.

Возвращаясь в свой кабинет, Бен встретил в коридоре Марион,но она была слишком занята разговором с Каллоуэем, а Бен был не в томнастроении, чтобы обмениваться с ней обычными любезностями. Его буквальнотошнило и от нее, и от того, что она спокойно смотрит на то, как Майклбуквально губит себя. Конечно, с ее точки зрения, это было только полезно —полезно для бизнеса, для корпорации, для династии… И именно от этого БенаЭйвери и тошнило.

В тот день он ушел с работы только в половине седьмого, но,остановившись на улице и задрав голову, Бен увидел, что в кабинете Майкла всееще горит свет. И Бен знал, что свет этот будет гореть до одиннадцати, а то идо полуночи. Почему бы, собственно, нет? Что Майклу делать дома — в небольшой,но одинокой и пустой квартире, которую он снял месяца два тому назад?

Квартира эта находилась на Сентрал-Парк-Саут и расположениемкомнат напоминала дом Нэнси в Бостоне. Бен был уверен, что и Майкл это знал;быть может, поэтому он остановил свой выбор именно на этой квартире. Но потомчто-то случилось. Искра интереса к жизни, которая на первых порах еще теплиласьв Майкле, окончательно погасла, и он начал этот свой бесконечный рабочиймарафон, который не мог привести ни к чему хорошему. Благоустроить свою новуюквартиру у него уже не дошли руки, да он, как видно, не очень-то этого хотел, иона оставалась пустой, холодной и одинокой. Обстановку ее нельзя было даженазвать спартанской — скорее квартира напоминала тюремную камеру. Из мебели тамбыли только два складных стула, кровать и нелепая настольная лампа, котораястояла на полу. Голые стены отзывались гулким эхом на каждый шаг, на каждоеслово, и Бен даже не мог представить себе, каково Майклу возвращаться тудакаждый день. Одно это могло свести с ума кого угодно.

Впрочем, Бен уже начал серьезно сомневаться в том, что Майклобращает хоть какое-то внимание на то, что его окружает. Так, например, вначале июля Бен подарил Майклу три комнатных растения в горшках, причем нельзябыло сказать, чтобы они были очень уж прихотливыми или требовали какого-тоособенного ухода. Но к концу месяца все они пожелтели и высохли, а земля вгоршках сделалась твердой, как камень. Несмотря на это, все три горшка смертвыми цветами продолжали красоваться на подоконнике в гостиной, прекрасносочетаясь с горбатой черной лампой и нагоняя своим видом еще большую тоску.

Бен видел все это, и сердце у него сжималось от боли ибеспокойства, но он не знал, что здесь можно сделать. Наверное, этого не зналникто, кроме Нэнси, но она была мертва. Неужели и Майкл хочет последовать заней в вечную тьму?..

При мысли о Нэнси Бен почувствовал в сердце почти физическуюболь, подобную той, что пронзала его сломанную ногу, когда он пытался встатьслишком резко. К счастью, Бен был молод — сломанные кости срослись быстро, иему оставалось только надеяться, что молодость поможет и Майклу. Впрочем, Бензнал, что душевные раны не заживают порой годами и десятилетиями, а то, чтоМайкл измучен и изранен, его друг понимал очень хорошо. Майкл храбрился,пытался выглядеть беззаботным, но глаза выдавали его затаенную боль. Или лицо вконце рабочего дня… Или бескровные, плотно сжатые губы, которые начинали жалкодрожать каждый раз, когда Майкл терял над собой власть и позволял взглядуунестись куда-то за окно, в бесконечное и пустое пространство, пронизанноеяркими лучами летнего солнца.

— Ну что, юная леди, разве я не сдержал своегообещания? По-моему, из ваших окон открывается вид на сто тысяч долларов…

Питер Грегсон и Нэнси, сидевшие на балконе ее новойквартиры, обменялись улыбками. Лицо Нэнси все еще было забинтовано, но глаза,смотревшие сквозь щелочки в повязке, смеялись. Руки ее теперь были свободны.Правда, они выглядели несколько по-другому, но они сохранили свою изящную формуи были подвижны и легки.

С того места, где они сидели, была прекрасно видна всябухта: мост Золотые Ворота находился слева, Алькатрас лежал справа, а прямовиднелся округ Марин. С другого конца вытянутого вдоль всего фасада балконаоткрывался красивый вид на восточную и южную часть города. Подобноерасположение дома позволяло Нэнси любоваться в равной степени и восходами, изакатами, и она порой просиживала здесь целыми днями, благо с тех пор, какПитер снял для нее эту квартиру, погода была ясной и теплой.

— Ты меня совершенно избалуешь, Питер, — ответилаНэнси, с наслаждением потягиваясь.

— Ты этого заслуживаешь, — ответил онсерьезно. — Кстати, хорошо, что напомнила… Я тебе кое-что принес.

Нэнси выпрямилась в кресле и радостно захлопала в ладоши,словно маленькая девочка в ожидании подарка. Питер никогда не приходил к ней спустыми руками. Это мог быть цветок, новый журнал, книга, смешная шляпка,прелестный платок из полупрозрачного газа или пара деревянных браслетов — вродетех, которые Питер подарил ей после того, как закончил работу над ее руками.Эти небольшие знаки внимания были очень дороги Нэнси.