Гульчачак скользнула к Олегу, просунула голову ему под руку,повела-потащила к их коням. Мальчишка, бледный как снег, безропотно отдалповодья. Его пальцы дрожали, а глаза были огромные, как плошки.

Олег с помощью девушки тяжело взобрался в седло. Гульчаторопливо вскарабкалась на своего вороного, схватила белого коня за повод:

— Н-но! Быстрее отсюда!

Старейшины стояли тесным кругом над вождем, лица былипотрясенными. Один наконец поднял голову, глаза были налиты кровью, точь-в-точькак у покойного вождя:

— Пещерник или сам Чернобог! Ты волен покинуть нашувесь. Но когда пересечешь реку — там кончаются наши земли, — мы свободныперед богами. На тебя начнет охоту всякий, кто пожелает.

Олег тряхнул головой, в глазах стало светлее. Он уже могразличать лица.. Тиверцы смотрели со всех сторон с ужасом, но так смотрят и наогромного секача, лютого медведя-великана. Тем чести затравить, победить,раскроить голову лихим ударом, содрать шкуру и повесить на стене!

— А если мы не пересечем реку? — спросил онхрипло.

Старейшина оглянулся на остальных, голос его стал тверже,обрел нотки вождя:

— В наших землях ты в полной безопасности!.. Порукой —боги. До самого захода солнца.

Олег оглядываться на солнце не стал. Тени удлинились, началисливаться, обещая скорый приход сумерек.

— На честных людях белый свет держится, —пробормотал он, борясь со слабостью. — Прощевайте. Не поминайте лихом.

Позади остались тела двух сильнейших мужей, у Масляка всюжизь будет гудеть в ушах, но сказать на прощанье надо было что-то, и зря Гульчапобелела, как его конь. Олег сказал ей хрипло:

— Быстро — на тот берег. Мы уже в седлах, понятно?

Он послал коня с места в галоп. Сзади тут же загремел частыйтопот — тонконогий вороной летел следом, как птица, ему передался страхвсадницы.

Они вылетели за околицу, впереди неожиданно близко мелькнулавода. Речка обещала быть мелкой, берег понижался медленно. Конь Олега вломилсяв камыши, распугивая жаб и уток, промчался, поднимая завесу искрящихся брызг.Вода достигла брюха коня, потом дно поднялось, по ногам скользнули, застряв встременах, мокрые стебли болотной травы, и кони бок о бок вынесли на другойберег.

Олег на скаку оглянулся, охнул от боли в ребрах. Далекопозади между домов метались крохотные фигурки, бегом выводили коней, седлаливторопях, снова врывались в дома, спеша ухватить оружие. Доносилисьприглушенные расстоянием вопли, визг, бешеный лай.

— Догонят? — спросила Гульча в страхе.

— Если захватят запасных коней. А они захватят, тиверцы— народ богатый, запасливый. Зря ты не осталась.

— Они отобрали наших запасных коней! — крикнулаона с негодованием.

— Кони не совсем наши, — напомнил он, чувствуя,как постепенно возвращаются силы. — Мы их нашли, помнишь? Но когда тыуспела подобрать эти мечи?

— Пока вы давили друг друга в нежных объятиях. Я знала,ты одолеешь! Вон какой бык, хоть и прикидываешься святошей.

Голос ее звучал уверенно. Олег поморщился от боли во всемтеле. Он во время схватки вовсе не был так уверен в ее исходе. Скорее,наоборот.

Над головой проносились суковатые ветки. Дорога сузилась,наезженная часть заросла травой, сухой стук копыт сменился сочным хрустом.Сперва тянулась сочная трава, затем — толстый зеленый мох, наконец замелькалиполяны коричневых перепрелых листьев, под ними прогибалось толстое одеяло мха.

Гульча припала к шее коня, внезапно ощутила себя маленькой ибеспомощной среди холодных бескрайних просторов. Здесь гипербореи, вдали отпривычного ей мира бурлит незнакомая жизнь, рождаются и гибнут народы,возникают новые племена и союзы, где свирепые варвары воюют, создают новыезаконы, мораль, этику... Что возникнет в этом бурлящем котле? Спасение илигибель для цивилизованного мира, для ее богоизбранного народа? Придут лиотсюда, как было предсказано, свирепые Гог и Магог?..

Олег дважды поворачивал коня — резко, неожиданно. Обернутьподковы, как делают хитрецы в детских сказках, — нелепо. Голыми руками необернешь, про это забывают, к тому же всегда сильнее вдавлен край, в сторону,куда скачешь. Он менял дорогу, чтобы не смогли устроить засаду.

Солнце опускалось за виднокрай, когда сзади послышалсянастигающий топот. Вскоре донесся ликующий злобный вопль — беглецов увидели.Гульча послала коня вперед, в страхе пытаясь проскользнуть вперед коняпещерника, но дорога была узкая, деревья стояли стеной, и они неслись междудвух стен — хищные ветви едва не выбрасывали из седел.

Вдруг пещерник резко повернулся, Гульча успела увидетьприщуренные глаза, мимо уха свистнуло, сзади раздался крик. Гульча уткнуласьлицом в теплую шею коня и закрыла глаза. Над головой вжикнули еще три стрелы,сзади стук копыт начал слабеть.

Олег повернулся как раз в тот момент, чтобыпригнуться, — перегородившая дорогу рогатая ветка едва не проломила емуголову.

Когда дорога расширилась, Гульча догнала пещерника. В еебольших глазах с удивленно вздернутыми бровями был вопрос.

— Самые горячие, — крикнул Олег, не поворачиваяголовы. — Теперь догонят те, кто поумнее!

Солнце скрылось, на землю упали сумерки, и снова раздалсянастигающий стук копыт. Олег хмуро усмехнулся: славяне научились подобностепнякам на полном скаку перепрыгивать с усталых коней на свежих!.. Впрочем,славяне на треть скифы, а те первыми придумали верховую езду, стремена и многиебоевые приемы.

Мимо Гульчи, что снова оказалась позади, пронеслась стрела,со злым стуком вонзилась в дерево. Олег не оглядывался, пока конь не вынес наширокую поляну. Затем в его руках мелькнул лук, конь не успел прыгнуть трижды,как пещерник пустил четыре стрелы. Крик послышался, едва исчезла первая стрела.Потом крик стал многоголосым, и топот оборвался.

Гульча догнала Олега. Он невесело оскалил зубы:

— Остановили и умников... Теперь черед осторожных. Этизакроются щитами, навалятся массой. Не остановятся.

В лесу быстро темнело. Ее лицо расплывалось бледным пятном.Голос дрожал, словно тонкая паутина:

— Ночью они не погонятся?

— Они знают окрестные леса, — ответил Олеггорько, — а мы нет.

Конь под Олегом ступал осторожно, наконец остановился вовсе,впереди была чернота. Чернота окружала сзади и с боков. Он соскочил на мшистуюземлю, снял обе седельные сумки, меч. Хотел было снять и седло, большую ценудадут, но передумал — быть бы живу.

— Придется пешком, — сказал он, —останавливаться нельзя.

— А кони?

— Останутся как вира, твой — за Масляка, мой — заТверда.

Ее сладкий голосок был полон яду: