Посреди площади сидели на широкой скамье пятеро крупныхкрепких мужиков. Скамья не простая: блистает яркими красками, дубовая резнаяспинка расписана стрелами Перуна, колесами с шестью спицами — так всегдаизображают Рода, — крылатыми конями, грифонами, полканами.

Заглавным сидел медведистый мужик, борода и волосы — серые,цвета старого серебра, такие же волосы курчавились и на широкой груди; рубахараспахнута до пупа, как у молодого парубка, глаза навыкате, разбойничьи,налитые кровью белки с поволокою — мутные после гулянки. Справа и слевастарейшины под стать вождю — под мостом сидеть бы с кистенем, грабить, а нерешать судьбы племени. Впрочем, может быть, и промышляют. Не ради прибыли —добротно живут — ради озорства, удали.

— Подойди, святой пещерник, — велел вождь зычнымголосом.

Олег смиренно остановился в трех шагах, опустив голову.Вождь разглядывал в упор, за спиной Олега слышались смешки, перешептывания.Один из старейшин тяжело поднялся, со знающим видом ощупал обереги на шееОлега. У него самого болтались обереги из камня и дерева — попроще. Гульчадержалась позади Олега, вызывающе встречала откровенные раздевающие взглядымолодых парней.

— Кто ты и откель будешь?

— Меня зовут Олег, я жил в пещере. Пришли обры,надругались, испакостили святое место... Бреду на север. Говорят, там местатихие, годные для раздумий, совета с богами и своим сердцем. А это беднаядевушка, которая...

— Про нее помолчи, — прервал вождь. Голос былзычный, не голос — рев. — Сама ответит. Мы не древляне — пса выслушаем,ежели заговорит!

В толпе с готовностью заржали здоровые молодые голоса. Не изугодливости, как сразу заметил Олег, просто всех распирает здоровье — крупные,налитые сытостью, нерастраченной силой. Даже девки одна в одну: дай дубины —погонят обров вместе с дулебами, не разбирая...

— Я Гульча, — сказала девушка звонкимголосом. — И я...

Вождь прервал, глаза полезли на лоб:

— Нешто я тебя спрашивал? Заткнись, баба. А то найду,чем заткнуть. У нас таких не жалуют. Я рек про пса, но нашего пса. А с чужими унас разговор короток!

Он оценивающе рассматривал ее из-под кустистых бровей.Гульча покраснела от негодования. Старейшины негромко переговаривались — ихнаглые глаза уже раздели ее и снова неторопливо одели, измерили вдоль ипоперек, оценили в гривнах и беличьих хвостах, теперь все четверо зевали,зыркали на длинный, угрюмый сарай. Когда потянуло ветерком, Олег уловил сильныйзапах браги.

— Ладно, — сказал вдруг вождь. Он звучно хлопнулладонью по широкой коленке. — Поляне горазды языки чесать, а у настоящихмужиков разговор короток. Бог велел быть милостивым к сирым и слабым. Это намлюбо, мы ж сами такого бога выбирали! Эй, хлопцы, соберите две седельные сумки.Кони накормлены, напоены? Отборного овса мешок в дорогу! Еды и питья — нанеделю. Что еще?.. Ага, святому пещернику надо новый плащ, старый поклевалиптицы с железными клювами. Бери-бери, вон опять туча с востока!

Олег молча поклонился. Старейшины с облегчением поднималисьс лавки, без всякого почтения опередив вождя. Гульча воскликнула, приложивладони к сердцу:

— Спасибо! Ты щедрый и великодушный. Мы будем молитьсяо твоем здравии!

Вождь поднялся, лавка под ним с облегчением выпрямилась. Онбыл одного роста с Олегом, но массивнее, тяжелее. От Гульчи отмахнулся:

— Умолкни, баба! Своему здоровью я сам хозяин — богипричем?.. Ты остаешься. Святому пещернику поднадоела, разумеешь? Мы, мужики, поглазам понимаем друг дружку.

Гульча задохнулась, словно ее ткнули под дых.Остановившимися глазами, вытаращенными как у совенка, смотрела на Олега. Толпараздалась, отрок протискивался с двумя конями — вороным и белым. На беломспесиво красовалось новенькое седло, расшитое серебром, так же грузно свисалиседельные сумки. По обе стороны седла были приторочены двуручный меч, колчан сострелами, пластинчатый лук, короткое копье. Вороной шел без седла, несобъемистые мешки с овсом, едой, там же болтался котел.

— Это мой конь! — взвизгнула Гульча. — Неотдам! Ни пещернику, ни вам, противные рожи!

Вождь прогудел одобрительно:

— Сильная женщина!.. Сам бы взял, так женки бородувыдерут.

Из толпы, без нужды распихивая народ, выдвинулся молодойрумяный парень:

— Вождь, дозволь слово молвить! Я возьму.

Вождь оценивающе оглядел Гульчу с головы до ног:

— В жены?.. А что скажет наш волхв?

— В жены не даст, — заторопился парень, — а врабыни можно... Помнишь, я два раза ходил на умыкание? В первый раз отдалГордею, у него женка перекинулась, в другой раз утопил, когда боги возжелалижертву...

В толпе сочувствующе загудели. Вождь вскинул руку, похожуюна бревно:

— Сам знаю, Масляк старался для отечества. Надо и егоуважить, раз он свое, можно сказать уже кровное, отдал. Даже не попробовал.Надо и его уважить! Община держится справедливостью! Наша — в особенности. Бериее всю, Масляк.

Парень шагнул к Гульче, рот растянулся до ушей. Он былдебелый, краснощекий, но не краснорожий, с широкой грудью и длинными работящимируками. На вздутых ладонях желтели крупные, как орехи, мозоли от плотницкоготопора — от боевого вспухают лишь водянки. Гульча отступила, вскрикнула вужасе:

— Не пойду!.. Олег, не отдавай!

Олег сказал убеждающе:

— Останься. Племя здесь крепкое, богатое. Люди —надежные, смелые. И парень тебя хороший берет, я вижу.

Отрок застенчиво передал ему повод, и Олег приготовился вскочитьв седло. Сзади раздался отчаянный женский крик — Масляк, глупо улыбаясь, тащилза собой Гульчу. Ее хрупкие пальцы утонули в его огромной ладони. Онаупиралась, подошвы вспахивали каблучками утоптанную землю, оставляя мокрыеполосы.

— Олег! — кричала она отчаянно. — Не отдавай!Ты не просто оставил меня, как грозился, а отдал в рабыни! В рабыни!

Олег постоял, держа ладони на прогретом солнцем седле. Уславян нет жуткого рабства, как у восточных народов, рабы живут той же жизнью,что и все в племени, через год-два они уже полноправные члены общины, а их детимогут стать племенными вождями и походными князьями...

Он вздохнул, с усилием повернулся к вождю, старейшинам:

— Отпустите ее со мной.

Голос прорезал гомон, как острый меч рассекает тонкие ветки.Масляк остановился, с недоумением смотрел на пещерника. Гульча отчаяннодергалась, выдирала руку, но Масляк стоял, словно врытый в землю столб, и незамечал, что с ним дерутся.

Вождь повел налитыми кровью глазами. Хриплый голос былскорее удивленным, чем сердитым:

— Я отдал Масляку... Но святых пещерников надо чтить —так завещано. Хочешь взять ее для своих нужд, возьми! Если Масляк отдаст,теперь он хозяин.