Она взглянула в его зеленые глаза, ее щеки залило румянцем.Он бросал в варево искрошенные листья, помешивал, подносил ложку ко рту.

— Странные обеты дают пещерники, — сказала онанаконец, — я думала, что языческим волхвам ничто не чуждо.

— А кто думает иначе, тот дурак. Верно? — спросилон.

Он зачерпнул еще, подул, не спеша отхлебнул. Несколькомгновений прислушивался, затем снял котел с огня:

— Готово. У тебя, конечно, ложки нет?

— А вдруг я чувствовала, — сказала она свызовом, — что попаду к такому предусмотрительному человеку?

— Чувствовала — не то слово, — ответил он, щуряглаза. — Но я выстрогал для тебя ложечку.

Это был скорее ковшик, чем ложечка. Гульча вспыхнула оттакого оскорбления, но от котла пахло одуряюще — она вдруг ощутила себя зверскиголодной, во рту появилась слюна, а кишки внезапно завыли протяжно, уныло итребовательно.

— Я тебя довезу до ближайшей веси, — сказал он.

— А куда путь держишь ты?

— Не знаю.

Она с недоумением смотрела в печальное, неподвижное лицо. Ейлгали часто, как и она сама, — такова жизнь. Она умела отличатьискуснейшую ложь, но пещерник явно говорил правду. Словно бы его вела страннаясила, более могучая, чем он сам.

— Я лучше поеду с тобой, — воскликнула она сжаром.

Он покачал головой:

— Я скорее всего не выживу в этом пути, мне нельзя былосадиться на боевого коня... Ночью слышал Голос. Он предрекал мне смерть отмоего же коня.

— Сны можно толковать по-разному!

— Но не вещие. Вещие сны... другие. И всегдаисполняются.

Гульча забыла про размер ковшика, черпала им с той жескоростью, как и пещерник ложкой. Наконец отвалилась, отяжелев, сыто отдуваясь,а он поднялся — сухой, поджарый, без капли жира в могучем теле, нетерпеливопротянул руку. Гульча уцепилась, со стоном поднялась.

Олег помог взобраться в самодельное седло, почти забросил,как мешок с травой. Его белый жеребец прибежал, круша кусты, на разбойничийсвист. Странный пещерник, несмотря на свой немалый вес, взлетел в седло, некасаясь стремян, — так никто не садился в известных ей племенах.

Ее ступни как влитые держались в стременах. Он укоротилкожаные ремни по длине ее ног — глаз у него был точный. Вороной заржал, вохотку пошел за белоснежным жеребцом Олега — за ночь отдохнул, наполнилсяигривой силой.

Гульча пустила коня бок о бок с конем Олега. Олег искосапосматривал на ее легкую стройную фигурку. Чернокосая, живуча как кошка. Обры,ради которых приехала из дальних краев, стерты с лика земного, старший братпогиб, если погиб, сама едва уцелела, ежели не врет, но румянец уже играет нащеках, глаза блестят. Жизнь берет свое...

— А если меня не удастся пристроить в ближайшемселении? — спросила она вдруг. — Я смогу ехать с тобой?

— Я привяжу тебя к дереву, — пообещал он. —Пожалуй, заткну рот кляпом или отрежу твой сладкий язык. Кто умеет подлащиваться,уговорит даже дерево!

Она негодующе задрала кверху носик, долго ехала в молчании.В поясе ее можно было обхватить пальцами, едет гордо, выпрямившись как сосенка,крепкая грудь туго натягивает тонкую ткань... Олег хмуро усмехнулся, отвелглаза.

В этот день к полудню он обнаружил, что трое всадников идутпо его следу. В открытую не гнались, это тревожило. Трое на одного мужчину иодну женщину, чего опасаются? Или что-то знают о нем?

Трое неизвестных держались в десятке верст позади, навернякарассчитывают на удачу ночью, когда преследуемые уснут. Коней оставили далеко задеревьями, подкрадываться начали, едва Олег расседлал коней и развел костер.Они полагали, что остались незамеченными, но Олег разжег огонь в таком месте,чтобы мог увидеть любое шевеление травы в слабом лунном свете.

Усталая Гульча заснула, а Олег неторопливо варил зайца —утром пожуют холодного мяса и сразу — в путь. Он видел краем глаза каркнувшуюворону, слышал умолкнувших в одночасье кузнечиков в одном месте, затрещавших вдругом, и Олег словно увидел ползущего через густую траву человека с ножом взубах и коротким мечом за спиной.

Он видел и других — лодырь назвал бы это ведовством, ноумелый охотник объяснил бы без магии. Он разъяснил бы заодно, почему пещерниксел спиной к огню, а не лицом — только дурень дает ослепить себя, а пещерник,сказал бы умелый охотник, не выглядит, на знающий взгляд, дурнем, хотя и святойчеловек.

В нужный момент Олег неслышно взял лук, бесшумно набросилтетиву, согнув рога. Затем дотянулся до колчана, высыпал пять стрел на землю,одну наложил на тетиву. Прислушался, быстро оттянул, касаясь пером мочки уха,чуть сместил прицел и отпустил стрелу.

В темноте послышался крик, но Олег уже пустил вторую стрелу,затем — третью. К четвертой протянул руку, чутье заставило упасть плашмя — надголовой с шумом пронеслось что-то тяжелое. Он вскочил на ноги, качнулся влево,пропуская удар, его рука резко взметнулась вверх. Острый нож с треском вспоролполотняную рубаху, мышцы и до половины погрузился в сердце.

Человек упал, Олег отпрыгнул, прислушался. В кустах слышалсястон. Слабо постанывал, прижав руку к груди, последний из сраженных — ногисудорожно дергались.

Олег отступил в тень, прислушался, отбежал на цыпочках.Третий себя не выдавал, и Олег осторожно пошел от костра, сделав большой круг,зашел сзади. Через пару минут уже знал, почему третий не стонал. Он был ближевсех, в момент выстрела стоял на коленях, уверенный, что его не видно. Однастрела торчала в горле, другая по оперенье вошла в живот.

Олег крадучись прошел ко второму — стон мог быть притворным.Кусты трещали, в мертвенном лунном свете что-то каталось, всхлипывало. Подногами Олега были темные лужи, он даже осмотрелся по сторонам — откуда столькокрови?

Он низко наклонился над раненым, ибо луна скользнула затучку. Тот зажимал обеими ладонями вылезающие с тонким шипением из животакишки. Дурень сгоряча выдернул стрелу, что просадила почти насквозь, изазубренные края наконечника распороли живот как ударом сабли.

— Кто ты? — спросил Олег тихо. Он чувствовал тошноту,смутно радовался, что темно, не видно ярко-красной крови и жуткой синевы кишок,не видит искаженного болью лица умирающего.

— Проклятый... — простонал человек. — Как жеты успел... Ведун проклятый!

Олег отступил на шаг. В пещере еще мог бы помочь, но вночном лесу, когда в рану набились грязь, земля, даже листья, по которымкатался в агонии раненый...

— Прощай, — шепнул Олег, чувствуя на глазах слезыжалости. — Пусть земля будет тебе пухом, неразумный.

Он вернулся к костру, где оставил третьего. Тот ужевытянулся, под ним натекла темная лужа. Он все еще прижимал ладони к левомубоку, из широкой раны сочилась кровь -не толчками, когда сердце еще билось,сейчас вытекали последние капли.