Олег смолчал, хотя и не знал, как можно мерить в шагах долетящих в небе уток. Они с Гульчей сели на коней, медленно поехали вниз подороге. Парни взяли под уздцы других коней, лишь Тверд шел в стороне, угрюмозыркал из-под мохнатых бровей. Его широкие ладони не удалялись от рукояти меча.

На околице их встретила визжащая детвора. В сторонупришельцев сразу полетели камни, палки. Тверд зарычал, как разъяренный медведь,детвора с ликующими воплями разбежалась. Лохматые лютые псы бросались сворчанием, норовили стащить чужаков с коней. Олег дважды саданул одногокаблуком прямо в пасть, Гульча поджала ноги к седлу. Тверд шагал насмешливый,злые искры блестели в черных глазах. Крупный пес, распалившись, ухватил его замокрый край душегрейки. Тверд выругался, молниеносно цапнул пса снизу зачелюсть, блеснул нож, и пес рухнул на дорогу с перерезанным горлом.

Псы разом попятились, вдруг так же одновременно набросилисьна смертельно раненного сотоварища. Полетели клочья, раздался визг. Тверд кривоухмыльнулся, сунув нож в деревянные ножны, даже не стерев кровь.

Когда вступили на улицу, из домов первыми высыпали женщины.Мужики держались спокойнее, но кое-кто держал в руке топор.

Дома тянулись, сменялись пристройками, сараями, кузнями.Олег видел, что их ведут к массивному дому. Бревна в стенах высохли ипочернели, в окнах блестели тонкие железные прутья. Крыша была не соломенная,не гонтовая — из бревен в два наката. На толстой двери торчали массивные петлииз железа, в них было заложено полено размером с доброе бревно.

Тверд объяснил зычно с той же насмешкой в голосе:

— Пойманных медведей держим. До праздника, потом подтопоры...

— Долго нам здесь? — спросил Олег.

— Вождь со старейшинами пируют в соседней веси.Вернутся, решат.

Олег покосился на Гульчу — она не поняла зловещего оттенка всловах Тверда и двойного смысла слова «решат».

Парни увели коней, Тверд грубо дернул ножи с пояса Олега,отобрал кинжал Гульчи, и двери за ним захлопнулись. Оба остались в огромнойкомнате, свет проникал из двух забранных железными прутьями окон. Стены былибревенчатые, между щелей свисали лохмы почерневшего мха.

— Нам повезло, — сказал Олег с кривойусмешкой. — Зимой было бы зябко. Печи нет. Впрочем, зачем медведям?

Гульча побегала по комнате, ощупывая стены, повернулась.Лицо ее было белое от страха:

— Мы пленники?

Олег прислушался. По ту сторону двери все еще пыхтели,вкладывая засов в чересчур узкие петли. Затем шаги удалились.

— Мы чужаки, — объяснил Олег мирно. — Небойся! Сейчас еще ничего. Будет намного хуже.

Успокоив таким образом, он снял мокрую одежду, развесил наколышках, торчащих в стене. Гульча с глазами, полными слез, забилась в угол.Олег подпрыгнул, ухватился за край окна, долго висел на согнутых руках, что-тообозревал через решетку.

Гульча наконец повернула голову, смотрела, поражаясь,сколько же провисит, — не паук, человеку столько не дано. Пещерник долгоне двигался, лишь однажды почесал босыми пятками одна другую — сапоги сохли в углу.Вдруг сказал довольно:

— Еду несут... Ого, здесь живут терпимо. Еще кактерпимо!

Он спрыгнул, уселся рядом с Гульчей. Засов заскрипел, дверьраспахнулась. Сперва блеснули острия рогатин с широкими наконечниками, затемчерез порог шагнул молодой парнишка. Толкаясь в дверях, ввалились еще двоеотроков — тащили стол, две лавки, корзинки с едой. Двери загородили троемужиков, поперек себя шире, угрожающе сжимали в руках дротики и топоры.

Отроки, блестя глазами и посапывая, выкладывали на столжареных птиц, каравай хлеба, заднюю часть кабана, лепешки с лесными ягодами,два глиняных глечика — даже Гульча ощутила сильный запах старого меда.

Один отрок, засмотревшись на Гульчу с ее дикой красотой,едва не уронил медовые соты — подхватил другой. От двери раздался рык, отрокспешно выгрузил вареную рыбу в широких листьях, убежал, не смея поднять глаз.

Дверь с грохотом захлопнулась, снова загремел засов,послышались пыхтение, ругань. Олег довольно потер ладони:

— Неплохо живут. Что за народ, интересно?

Гульча, воспрянув духом — если так кормят, то не убьютсразу, — сказала язвительно:

— Ты, конечно, есть не станешь? Пещерники ведь однимиакридами...

— Медом и акридами, — поправил Олег.

— Вот-вот!

Олег с хрустом отломил кабанью ногу, с наслаждением вдохнулзапах жареного мяса, сдобренного ароматными травами, буркнул:

— Мало ли чего ты слышала... Но если настаиваешь,будешь всю дорогу ловить мне акрид, женщина.

Когда они отвалились от стола, отдуваясь и глядя друг надруга осоловело, Гульча сказала с облегчением:

— Богато живут.

— Богатство человека портит, — сказал оннаставительно.

— Перестань быть пещерником хоть сейчас!

Он промолчал, делая вид, что не понял прозрачного намека.Зато понял, судя по внешнему облику своих тюремщиков, что попали к тиверцам. Ктем самым, которые едва ли не первыми вышли из Леса, отделившись от невров.Тивер со своим родом так и остался жить возле Леса, новые веси пошли одна отдругой часто — через полверсты-версту, все такие же махонькие, как встарь,когда кормились охотой. Землю пахали теперь, как поляне, огороды завели подобнодулебам, но и лесное дело не забывали — промышляли охотой, когда в полезавершались работы. Били зверя, рубили деревья — на коромысла, ведра, ушаты,кадки. Поляне быстро наловчились драть лыко и обулись в лапти, но тиверцы, судяпо увиденному, по-прежнему в сапогах: мужики в дубленых, бабы — в мягких,расшитых бисером. Лапти, правда, есть в каждой хате — старик, что с печи неслезает, плетет от скуки, на себя меряет: в гроб принято ложиться в белойрубахе и новых лаптях.

Не растеряв связи с Лесом, тиверцы остались такими женадежными охотниками и бойцами, как и их прародители — невры. Да и в костипошире, ростом выше соседних дулебов, древлян, борщаков, тем более — дрягвы.Лишь поляне вровень, но поляне кротки аки голуби, а тиверцы всегда готовы кдраке, даже дети носятся обвешанные ножами, белок и зайцев бьют настоящимистрелами. Когда не удается задраться с соседом, тиверцы со скуки бьются друг сдругом, идут стенка на стенку, весь на весь, конец деревни на другой, а то иправая сторона улицы на левую.

Олег не успел рассказать Гульче о тиверцах все, что понял,глядя из окна, и что знал раньше, как дверь распахнулась, в комнату хлынуляркий солнечный свет. Знакомый голос Тверда гаркнул:

— Эй, странники! Выходь на солнышко.

На утоптанной площади лужи от недавнего дождика исчезли подногами гудящей толпы — воинов с мечами, саблями, копьями, палицами. За ихспинами теснились мужики попроще, но и у них на поясах висели ножи и короткиемечи, которые Олег все еще звал по старой привычке акинаками. И молодые парни.И бабы.