На дорогу выметнулся вороной конь. С его удил падала желтаяпена, налитые кровью глаза были безумно вытаращены. В гриву уткнулась лицомженщина, черные волосы развевались по ветру, тонкие руки обхватили шею жеребца.Она была без седла, по ветру сухо лопотал подол короткой рубашки.

Олег ухватил за мелькнувший повод. Руку едва не выдернуло изплеча, но тяжелый конь под Олегом лишь качнулся, а вороной поднялся на дыбы,дико завизжав. Олег дернул за удила, разрывая ему рот, вороной опустил копыта,укрощенный. Он хрипел, бока раздувались словно кузнечные мехи, от него неслогорячим потом.

Женщина испуганно подняла голову. Ее глаза округлились:

— Это ты...

— Ожидала другого? — ответил Олег медленно. —Что случилось, Гульча?

Она в страхе оглянулась, голос ее был хриплым, губыпересохшими:

— За мной погоня!.. Где укрыться?

— Я здесь впервые, — ответил Олег. — Нопоищем.

Он пустил коня в глубину рощи, вороного держал в поводу.Гульча снова уткнулась лицом в гриву коня, обхватив толстую шею руками,покрытыми грязью и царапинами.

Выбрав поляну, со всех сторон окруженную толстыми стволами,Олег спрыгнул, снял девушку и усадил на траву.

— Сейчас разведу огонь, а ты сиди. Расскажешь потом.

— Хорошо, — прошептала она послушно.

На худой шее часто билась голубая жилка. Она закрыла лицогрязными ладошками, всхлипнула. Олег поспешно собрал сухие ветки, принес водыиз ближнего ручья, набросал лечебных трав в котел с кипящей водой. Сбил сберезы черный нарост чагу, размельчил, добавил в кипящую воду к травам. Девушкане двигалась, сомлела или заснула, выбившись из сил.

Олег потряс ее за плечо:

— Выпей.

Она испуганно распахнула глаза, непривычно крупные, согромной радужной оболочкой, темно-коричневые, как надкрылья жука-хруща,смотрела непонимающе. Ее брови были высоко вздернуты, придавая лицу выражениесердитого удивления:

— Что?

— Выпей. И мяса поешь. Твои друзья-журавлевцы снабдили.

Она зябко повела плечами, но отхлебнула послушно. Олегнаблюдал, как морщилась, кривилась, но мужественно вливала в ослабевшее телогорький напиток.

— Меня хотел взять Жужунак, — объяснилаона. — Это отец моего жениха! У них жену погибшего берет брат или любойродственник. Я воспротивилась — ведь еще не была женой его сына. И вообще несобиралась ею становиться, если сказать всю правду... Жужунак в ярости бросилменя в погреб. Морш, мой брат, собирался помочь, но он еще был слаб от раны. Ясумела подкупить стража, бежала. Но в это время пошли на приступ местныеплемена, вспыхнул пожар. Я спряталась в колодец, где долго слышала крики, звоноружия. Потом в колодец начали сбрасывать трупы. Я вжималась в стены,карабкалась по убитым. Это были одни обры, и я поняла, что их победили. Труповнавалили столько, что ночью смогла выбраться... Они праздновали, перепились. Яукрала коня и всю ночь скакала без дороги, держа направление на север... Этобыли не журавлевцы, другие! Жестокие. Они убивали всех.

Олег промолчал, глаза его были печальными. Он помнил, что тукрепость должны были захватить журавлевцы. Девушка жевала мясо быстро, держаломтик у рта обеими руками, как белка орех.

— Как ты уцелел, когда горело капище? — вдругспросила она. — Тебе помогают боги?

— Я не остался в храме, — объяснил оннехотя. — Сразу выскочил с другой стороны, укрылся в кустах. А дальшеподоспели журавлевцы.

— Ты их дразнил нарочно, — сказала онаубежденно. — Так яростно кричал про святыни, осквернение!.. Изображалбешенство, но внутри был холоден, как замороженная лягушка. Мы, женщины, такоечувствуем.

Олег пожал плечами:

— Не преувеличивай. Я сам волхв, пещерник. Мне больноосквернение любой святыни. Даже чужой.

Она смотрела недоверчиво. Ее плечи вздрагивали, Олег укрылее плащом, сам лег по другую сторону костра. Конь звучно хрустел листьями,прядал ушами. Не фыркал, что значило бы приближение других коней. Стемнело, втемном небе загорелись звезды. Ночью в лесу не ходят даже бывалые охотники.

Он дремал, когда рядом зашуршало. Гульча подползла,прижалась к спине. Олег не двигался, выжидал. Она пошевелила плечами, прижаласьтеснее, ее ледяные руки скользнули ему под рубашку.

— В этом нет нужды, сказал он негромко. — Я всеравно помогу, чем смогу.

— Я озябла, — ответила она сердитымшепотом. — И мне страшно!

Он повернулся, обнял. Она замерла, ее сердце стучалочасто-часто. Судорожно вздохнула. Олег не двигался. Она выждала, осторожноповернула голову, ее глаз странно блеснул в темноте:

— Что-то не так?

— Тебе теплее? — сказал он.

— Да, но недостаточно.

Он усмехнулся в темноте, молча подышал ей в ухо, коснулсягубами мочки. Ухо сразу, налилось горячей кровью. Олег начал дышать мерно,глубоко, согревая ухо теплым дыханием. С каждой минутой ее тело расслаблялось,напряжение уходило. В какой-то момент она вздрогнула, он уже видел, как онаначинает выползать из его рук, как змея из кожи, подставляя его губам тонкиекосточки ключиц, ложбинку между грудями, сами груди — девичьи, тугие, круглые,как большие яблоки, с твердыми сосками. Он держал ее крепко, дышал такжеусыпляюще, ровно, мерно, согревал теплом и дыханием, и она расслабиласьцеликом, вскоре он услышал ее спокойное дыхание. Во сне ее брови так и осталисьудивленно вскинутыми, на лице застыло обиженное выражение.

Олег укрыл ее потеплее, сел по ту сторону костра. Было тихо,лишь потрескивали сучья, чуть слышно шелестели верхушки деревьев. Спросоньякрикнула птица, словно увидела во сне хищную виверицу или злого ястреба, иснова все затихло.

На рассвете он осмотрел всех трех коней, вороного снованапоил отваром из трав и кореньев. Когда девушка очнулась от сна, на спиневороного красовалась оленья шкура, прихваченная самодельными подпругами изремней. К подпругам присобачил стремена. Олег деловито мешал ложкой в маленькомкотле, огонь уже догорал, от багровых углей шел сухой жар.

— Что снилось? — спросил он равнодушно. — Сныбывают вещие. Кстати, померяй чуни.

Ее рука наткнулась на сапожки из оленьей кожи. На подошвешкура была сложена втрое, на каблуке — впятеро.

— Когда же ты успел? — вскрикнула она. — Неспал?

Сапожки пришлись точно по ноге. Она прошлась вокруг костра,от сапожек веяла странная защищенность, как от могучего варвара с печальнымиглазами.

— Мужчина спит четыре часа — ответил он, — женщина— шесть, ребенок — восемь, дурак — десять.

— Но ты не спал и четырех!

— Я пещерник, — ответил он просто.