Уж на что Машка терпеть не может, когда на нее рявкают, какона моментально бросается в ответную атаку, я великолепно знаю, но сегодняглаза Ольги пылали таким гневом, на щеках играл такой лихорадочный румянец, чтоМанюня предпочла молча уткнуться носом в макароны.

– Так вот, – гремела Ольга, – режиссер мне на«ухо» сообщает: есть правильный ответ – и выводит мужика в эфир. Тот и впрямьверно отвечает, я уже собралась задавать следующий вопрос, как этот идиот,кретин, негодяй вдруг на весь эфир интересуется: «Скажите, пожалуйста, где женаша любимая Ольга Воронцова, ради которой мы все и смотрим вашу глупуюпередачу? Отчего ее сегодня ведет не она, а какая-то крашеная обезьяна!!!»

Я попыталась не расхохотаться, крепко сжала зубы,опустила глаза и стала считать про себя: раз, два, три… Крашеная обезьяна! Ой,не могу! Ясно теперь, отчего несчастный Яша начал швырять в свою любимую Машкукомки каши. Он просто не узнал девочку, и его трудно за это осуждать.Я сама вздрогнула, когда увидела ее немыслимо зеленую голову!

– Идиоты, – метала молнии Ольга, – слышь, Марго,это можно перекрасить?

– Без проблем, – меланхолично ответила подруга и быстрозапихнула в рот пирожок, – желание клиента – закон.

Утром я не сумела выпить кофе, потому что его запах вызвал уменя резкий приступ тошноты. Потом, пересилив себя, я сунула в рот кусочекомлета, попыталась проглотить его и ринулась в туалет. Расстраиваться не стала,значит, на меня так действует жара! Потом отъемся, еще придет холод.

Нацепив на себя льняные брючки и топик, я поехала на рынок,предстояло очень тяжелое и, скорей всего, гиблое дело – поиски старушки, окоторой мне не было известно ничего: ни имени, ни фамилии, ни возраста, ниместожительства.

К счастью, я достаточно хорошо знаю, где расположенрынок, куда приспособилась ездить за харчами Вика. Сама сюда иногда катаюсь,здесь и впрямь парное мясо, свежее молоко, отличный творог, сметана, а торгуютвсем этим не перекупщики, а сами хозяева. В Москве, на рынке, вы уже невстретите производителя, у него еще на подъезде к столице откупили весь товар,и теперь его всовывают москвичам в два раза дороже. Короче говоря, если ИванИванович из деревни Большая Горка вез в Москву машину картошки, любовновыращенной на своей делянке, и намеревался продать ее, ну, к примеру, по пятьрублей за килограмм, то он ничего и не потерял. Хитрое лицо кавказской национальностизаплатило Ивану Ивановичу, не торгуясь, сполна, за весь грузовик, из расчетапять целковых за кэгэ. Страшно довольный пейзанин погнал домой, а перекупщикприбыл на рынок и начал торговать картошечкой по… пятнадцать рубликов за кэгэ.Ну и что вышло? Сами понимаете, что жулик вернул все затраты и получил нехилуюприбыль. Внакладе остались москвичи, которые могли бы получить картошку в трираза дешевле, прогони кто-нибудь с наших рынков перекупщиков. Ну зачем они нам,а? Абсолютно ненужное звено.

Так вот, на крохотном базаре возле деревни Саватьево заприлавками стоят сами крестьяне, от этого цены тут намного ниже, чем в столице,а качество продуктов выше.

Я припарковала «Пежо» на довольно большой площади,безжалостно залитой солнцем, и пошла вдоль рядов. Скорей всего, бабушка счашкой стояла не там, где толкутся молодухи с мясом, творогом и зеленью.Вероятнее всего, она устроилась в самом дальнем конце, под навесом, гдесобираются те, кто предлагает вещи и всяческую утварь.

Вздохнув, я миновала прилавки с творогом и сметаной. Обычнов такой ситуации я не могу удержаться и обязательно пробую все, на что падаетвзор, но сегодня меня тошнило, а в голове тупо крутилась фраза:рао-вао-сао-мао. Чувствуя себя гаже некуда, я доплелась до вещевых точек. Как толькос глаз исчезли продукты, стало намного легче. Что это со мной происходит? А?

Отогнав от себя ненужные мысли, я стала рассматривать тетокс нехитрым товаром. Их было совсем немного, пятеро. Три с посудой, одна сбытовой химией и одна с игрушками. Я приблизилась к первому столику,заставленному чашками, и завела разговор.

– У вас красивые сервизы.

– Дулево, – ответила торговка, – фарфор, бери,совсем недорого.

– А чайничек откуда?

– Оттуда же!

– Нет, мне такой не надо.

– Тогда Гжель погляди, – влезла в диалог другаяпродавщица и обвела рукой свой прилавочек, уставленный бело-синими чашками.

– Нет, я другое ищу.

– Что?

– Ну блестящее такое!

– Этого у меня навалом, – подскочила третья, –нержавейка, сталь. Ну-ка, смотри сюда! Кастрюли, кружки, тарелки. Правильно, зафигом бьющееся брать, уронишь – и конец посудке, а она, между прочим,денег стоит. Эту же как хочешь швыряй, ничего ей не сделается.

Я молча рассматривала отвратительные блестящие емкости.У Александра Михайловича есть такая плошка из полированного металла, в нейон взбивает помазком мыло перед тем, как начать бриться. Полковник – человекустоявшихся привычек, бритву в руки он впервые взял, думаю, годах эдак в…шестидесятых. А в те времена в Советском Союзе о пенах в баллонах и геляхдля бритья и слыхом не слыхивали, мужчины просто брали кусок мыла, возили понему кисточкой, как сейчас помню, особо ценились те, что делались из барсучьегохвоста, и начинали сложный процесс уничтожения щетины. Бедные парни, имприходилось туго. Крем для бритья, имевшийся тогда в продаже, категорически нехотел мылиться и пах керосином, из иностранных аналогов на прилавках можно быловстретить тюбики из ГДР[3]и Болгарии, но за ними выстраивались такие очереди! Не было и замечательныхстанков «Жиллетт», «Шик» и иже с ними. У наших отцов и старших братьевимелись некие разборные конструкции, куда следовало вставить лезвия. Я небуду тут живописать, сколь ужасны они были. Очень хорошо помню, что набольшинстве коробочек с лезвиями стояло название «Нева». Они были хороши всем,кроме одного – ими решительно невозможно было побриться. Лучшим подаркомсоветскому мужчине был тогда бритвенный набор: крем и лезвия, произведенные заграницей.

С тех пор многое изменилось, мужчины получили массуприбамбасов, но наш полковник упорно предпочитает бриться по старинке.

– Так берешь? – выдернула меня из воспоминанийторговка.

– Ну… мне другое надо!