– А вон она, – сказала та, тыча пальцем визображение женщины лет семидесяти с суровым взглядом и плотно сжатым ртом.

Маленькая фотография, похоже, сделанная для документов, былавоткнута за рамку другого снимка, запечатлевшего молодого парня.

– Это она на паспорт фотографировалась, – пояснилаАня, – меньше трех штук сделать нельзя было, две в милиции забрали, ну аэта ей досталась. Вот баба Рая себя к дяде Боре и подсунула. Это сын ее, его вдраке давно убили, еще до моего рождения.

Я молча постояла возле снимков, потом подошла к углу,где висели иконы, и пошарила за божницей. Насколько знаю, старухи любят прятатьтам документы.

Пальцы нащупали тоненькую тетрадочку. Я вытащила ее,открыла и увидела на пожелтевшем от времени листочке в косую линейку пару строк,сделанных неровным почерком человека, редко берущего в руки перо. «НаталияФедоровна Самохвалова, Москва, улица Ясная, дом 49, корп. 2, квартира 12».Скорей всего, это был адрес той самой Наташи, за которую и приняла Вику Анфиса.То ли дочь, то ли внучка старухи, во всяком случае, единственная родственница,уж она-то должна знать, был ли в семье серебряный сервиз.

Я осторожно вырвала листок, сунула его в сумку и велелаАне:

– Пошли, довезу тебя до Истры.

– Да не надо, – стала отмахиваться девушка, – вы жемне заплатили, на автобусе докачу.

– Не спорь, – сказала я, – тут рядом, не на плечахже тебя понесу, машина повезет.

– Ну неудобно, – стала ломаться Аня.

Я быстро шагнула вперед, споткнулась о домоткануюдорожку и, естественно, упала.

– Ой, мамочка, – заголосила Аня, – убились!

– Прекрати, – рассердилась я, – ну шлепнулась, скем не бывает!

– И сумочка вся высыпалась!

– Сейчас соберу.

– Помогу вам, – Аня кинулась поднимать разлетевшуюся покомнате косметику, – какая у вас пудреница красивая! Мне бы такую!

– Забирай, – прокряхтела я, ползая по дорожке иподхватывая всякую ерунду: ключи, расческу, ручку, несколько ирисок, привзгляде на которые меня вновь затошнило.

– Не жалко?

– Нет, дарю!

– А карандашик зачем? – любопытствовала Аня.

– Это губная помада.

– Да ну? Никогда такой не видела.

Конечно, Анечка небось не посещает салон «Риволи», где яприобретаю «мазилки».

– Цвет не мой, – горестно заявила Аня, открывфутлярчик, – светлая больно, мне лиловая к лицу.

Я тактично промолчала. Лиловая так лиловая, не станусейчас читать ей лекцию о правильном макияже.

– А это чего за ложечка? – задала очередной вопрослюбопытная девица.

Я всмотрелась в небольшой предмет, лежащий не наслишком чистой ладошке. Совочек для сахара, ручка украшена орнаментом излисточков. Моментально перед глазами возникла столовая в коттедже Андрея иВика, разливающая чай.

«Классный сервиз, – восторгалась она, – имасленка, и молочник, и сахарница. Эх, жаль, совочка нет, потерялся!»

«Может, его и не было, – предположил Андрей, – нерасстраивайся, котик».

«Нет, видишь, вот тут в сахарнице выемка, – неуспокаивалась Вика, – как раз для ложечки».

«Ладно, кисик, – обнял жену муж, – купишь совочек,вот уж это, думаю, не проблема».

Домой я приехала, сжимая в кармане ложечку. Значит, сервизвсе-таки был у бабы Раи, а когда Вика принялась упаковывать свое новоеприобретение, совочек и выпал, он совсем крохотный, угодил на домоткануюдорожку, поэтому не зазвенел. Теперь остается уточнить две вещи. Первая – являлсяли сервиз семейной реликвией, и вторая – от него ли ложечка? Вдруг онасуществовала в единичном варианте и не имела никакого отношения к чайномунабору. Значит, завтра поеду на эту Ясную улицу и попытаюсь отыскать Наташу,если, конечно, она все еще живет по этому адресу. Хотя, почему бы и нет! Многиемои подруги за всю свою жизнь ни разу не сменили место жительства, как получиликвартиры, так и обитают в них!

– Мусик, иди ужинать, – позвала Маня.

Я опрометью кинулась в ванную комнату и наклонилась надунитазом. Рао-вао-сао-мао! Как мне плохо!

– Мусик, ты заболела? – испуганно спросила Маня, глядя,как я корчусь над «фарфоровым другом».

– Нет, – простонала я, – просто, когда вблизипоявляется еда или кто-нибудь о ней упоминает, меня начинает нечеловеческитошнить.

– Ляг в кровать, – предложила дочь.

– Вы где? – влетела в ванную Зайка. – Кролик настоле! Остынет!

Меня снова скрючило, а Машка стала объяснять Ольге, в чемдело.

– Интересно, – протянула та, – и джинсы с тебясовсем сваливаются.

Я подхватила штаны, неудержимо съезжавшие с бедер.

– Велики стали.

Зайка убежала, потом вернулась, неся розовые брючки.

– На, переоденься!

Я вылезла из своих «левисов», не расстегивая их,напялила розовые слаксы и сообщила:

– Тоже велики.

– А мне они малы, – протянула Ольга, – оченьинтересно!

Я окинула взором слишком тощие бедра Зайки и пришла вужас: это что же получается, я исхудала хуже Ольги? Просто катастрофа.

– Встань на весы, – предложила Маня.

Я покорно взвесилась.

– Сорок два кило! – воскликнула Ольга и заорала: –Кеша, сюда, скорей!

Спустя пару минут домашние сгрудились у весов.

– Немедленно в постель, – велел Аркадий, – этодистрофия, принесите ей пирожных с кремом, пусть ест.

Меня снова кинуло к унитазу.

– Зовите Оксану, – приказал Дегтярев, – скапельницей.

Поднялся дым коромыслом, все забегали, засуетились, вмиг,словно по мановению волшебной палочки, появилась Оксана со стетоскопом, меняначали допрашивать, осматривать, щупать, выяснять детали проведенных дней, инаконец Ксюта заявилась.

– Вам покажется странным мое заявление, но у Даши…

– Ой, – взвизгнула Зайка, – только ничего неговори! Так, на глазок диагноз не ставят, надо анализы сдать, биопсию, может,еще и нет ничего в желудке.