– Тоже мне, – фыркнул шофер. – Думаешь,ученым блудень не по вкусу? Доцент вон за бока хватает...

– Так то доцент, – резонно заметилКотовский. – Он тут пахан, ему по понятиям положено. А ты – страдалецзаезжий.

– Подумаешь. В Шантарске вон на «бляжьем проспекте»добрая половина таких вот, ученых... Точно знаю, сам снимал. Одна, с филфака,мне полезные вещи рассказала... Вот вы знаете, господин генерал, откуда пошлослово «минет»?

– А хрен его знает, – сказал Мазур. – Чукчане теоретик, чукча практик...

– Так вот, чтоб вы знали – от итальянцев. У итальянцевэта штука по-ихнему называлась «мьянетта», то бишь пиявка, я хорошо запомнил.Это только потом французы в «минет» перековеркали... Точно вам говорю.

– Видал, какие кадры, Степаныч? – растроганноспросил Котовский. – Вот тебе, умно выражаясь, бандюк новой формации,по-итальянски одно слово знает, и то похабное. Все лучше, чем ни хрена. Это мы,старики заслуженные, без всяких там итальянских языков у кума чалились... А тыпо-итальянски знаешь?

– Необходимый минимум, – подумав, ответилМазур. – Порасспросить насчет того, где командир, штаб или боеголовки,руки вверх скомандовать...

– А как – руки вверх?

– Мани ин альто, – сказал Мазур.

– Ничего, красиво, – подумав, заключилКотовский. – Это тебе не «грабки в гору» или там «конвой стреляет безпредупреждения, ети вашу мать»... А насчет иероглифов как?

– Я же объяснял уже, – сказал Мазур.

– Да помню, помню... – он насупился. –Жмурику, конечно, все равно, но не хотел бы, чтоб над моей тыквой посмертно такиздевались...

Он говорил о Номере Пятом – в случае с коим, как Мазури предсказывал заранее, не отыскалось ни следов, ни улик, ни даже бдительнойклассической бабушки, которая, маясь бездельем, углядела бы в щелку покидающегоместо преступления варнака...

Номер Пятый, опять-таки не классический бандюк старойформации, а вполне респектабельный, весьма небесполезный менеджер из л ег а л ь н о й империи Гвоздя, отправился на тот светнеожиданно и молниеносно. События, насколько их удавалось с ходу реконструировать,выглядели незатейливо: кто-то (то ли один, то ли несколько) постучался вквартирку на окраине, каковую Номер Пятый снимал для юной симпатии. Ему сдуруоткрыли – кто именно, симпатия или Пятый, установить не представляетсявозможным. Два выстрела в сердце из бесшумного пистолета – по одному начеловека. Пистолет, по установившейся традиции, брошен в квартире. Тать, сделавсвое поганое дело, по той же традиции растворился в полной безвестности, непривлекши ничьего внимания.

Но перед тем, как исчезнуть, неизвестным и ненайденным вквартире лезвием аккуратненько отделил обоим головы и примостил их на столе,выведя на лбу у каждой кровушкой некий загадочный иероглиф, один и тот же уобоих. Зрелище не из приятных, как легко догадаться.

Об этом иероглифе речь сейчас и шла. Мазур вчера объяснилГвоздю, что никакой это, собственно, не след – поскольку иероглиф безкаких-либо конкретных привязок так и остается «вещью в себе». По-японски онможет означать одно, по-китайски – другое, по-корейски, соответственно, третье,быть может, абсолютно противоположное...

– Может, Папа с какой-нибудь якудзой поссорился? –негромко спросил Мазур.

– Не похоже, – серьезно ответил Котовский. –Нет у нас в Шантарске никакой якудзы. Китайцы, что правда, просачиваются, и ужеесть с ними мелкие трения, но не похоже что-то... Кто-то вполне мог сработатьпод азиатов, делов-то – в первом попавшемся словаре выбрал любую закорючку даизобразил без помех... Логично?

– Логично, – сказал Мазур.

– Китаезов-то мы размотаем по кустам... Тоже мне,конкуренты!

Мазур благоразумно промолчал – не стоило делиться своимисоображениями на этот счет, а также некоторыми воспоминаниями, делами давноминувших лет. Лысый все равно бы не поверил, сколь серьезным противником можетбыть китаеза, и даже китаезочка... Он мимолетно вспомнил Мэй Лань, сучкуочаровательную – ну что ж, прошло столько лет, что любые воспоминания быличистейшей ностальгией, и не более того... а впрочем, у него и тогда не было ниособой злости, ни ненависти. При чем тут злость и ненависть, если и ты, и тот,кто всерьез собрался тебя прикончить, прилежно выполняете свой долг? Совершеннони при чем...

– Слушай, Котовский, – сказал Мазур. – Я тутподметил интересную особенность... У твоей «Волги» номер – «двести шесть», и нау с а д ь б е еще несколько машин с такими же цифирками, и у Папиной супруги теже «двести шесть», и даже у этого «крузера», хоть он и не шантарский, а вашегоздешнего, как бы это сказать, представительства... Совпадение или как?

Скучавший шофер от души хохотнул.

– Да никакого совпадения, – сказалКотовский. – Это у Папы такое чувство юмора. Нужен был какой-тоотличительный знак на тачки, вот Папа и придумал. Первая ходка у него была какраз по двести шестой, «хулиганка». Не без юмора, согласись. Сейчас, в новомкодексе, статья номер поменяла – но не помню, под каким она нынче значится,потому что мы люди серьезные и заматеревшие, в наши годы и в нашем положении«хулиганку» на себя вешать как-то и стыдно даже. Это вот этот пустьизучает... – Он кивнул на шофера. – А то ни одной ходки, стыд исрам...

– На хрен мне эти университеты... – пробурчалшофер.

– Я и говорю, – печально сказал Котовский. –Новая формация пошла, не знает, с какого конца редьку есть... Старшее поколениесвой авторитет в ы г р ы з л о, а эти хотят все на блюдечке, и без единойходки...

– А что, босс, есть причины на меня жаловаться? –хмыкнул шофер. – Вроде бы поводов не давал...

– От оно, – печально поведал лысый. – Слыхал,Степаныч? Я для него, изволишь видеть, «босс»... Нахватались... Смотри, приПапе не вякни, у него закалка старая, он этих «боссов» и «окэев» на дух непереносит... Мало ли что в кино кажут... Опаньки! Доцент выплыл, как лебедьбелая на стремнину?! Писать пойдет или опять начнет ляльку за бока хватать?Спорнем от скуки на сотню баксов?

– Идет, – оживился шофер. – Ляльку хвататьбудет.

– Шиш, – отрезал Котовский. – Сначала –писать, помяни мое слово... Степаныч, разбей!

– Давай...

Крайняя палатка колыхалась при полном безветрии, словно подпорывом шквала – это ее обитатель с превеликим трудом искал выход наружу.Какое-то время казалось даже, что он обрушит на себя выцветший брезентовый чумк чертовой матери. Но нет, ухитрился благополучно выползти на белый свет и дажевстать на ноженьки...

– Ах ты, хороший мой, – ласково прокомментировалКотовский. – Эк тебя мотает, соколика... Колышет сегодня здорово, чтоправда, то правда...

«Доцент», низенький мужичишка с растрепанной бородой иогромным пузом, нависавшим над пестрыми широченными трусами, в конце концовустановил себя на расставленных ногах, почесал обеими руками необъятное чрево,звучно икнул и по причудливой траектории побрел в тайгу, где, не теряя времени,примостился за ближайшим могучим кедром.