Часы в кабинете пробили пять. Господи, так рано, а до чегоже светло! Дом еще спит, но где-то вдали слышны голоса. Надо бежать скорее,пока никто не проснулся, пока еще есть надежда улизнуть незаметно!

– Как ты думаешь, Софокл, куда подевался Игнатий? – спросилаона Емелю. – Может быть, он отправился к этой, как ее, Степаниде?

– А леший его знает, – буркнул тот. – Вряд ли. К Степаниде,к этой старой ведьме, он в последнюю очередь пойдет. Они всегда друг дружкуненавидели, никак не могли графа между собой поделить. Однако нашел времяшляться! Тут надо ноги в руки – и бегом, а он… – Емеля сердито присвистнул, аИрена изумленно уставилась на него. Их страж советует бежать?! – Я тебе вот чтоскажу, – решительно заявил Емеля, – не знаю, кто ты есть, но, вижу, Игнашакрепко тебе голову заморочил. Это он умеет! С ним как раз в беду угодишь. Тылучше беги отсюда, пока цела. Я тебя научу: бежать надо не по той аллее, где мывчера ехали, а с задов усадьбы, сперва через рощу, а потом по Чертову мосту.Ничего, ты крепкая, переберешься, – успокоил он, окинув Ирену оценивающимвзглядом, от которого она едва не завопила возмущенно: слово «крепкая»почему-то показалось ей невероятно обидным.

«Крепкая»! Девушка должна быть нежная, слабая, а есликрепкая – это уже… Сказал бы еще – «здоровая»!

– От Чертова моста до большой дороги рукой подать, а тамкареты одна за другой. Свет не без добрых людей, – продолжал Емеля. – Главное,время не терять. Адольф небось вчера напился и пока спит…

Он не договорил – вздрогнул, оборотился к окну, под которымкто-то тяжело пробежал, выкрикивая, словно эхо:

– Знатно напился… пился!

Емеля нахмурился, покачал головой:

– Вот уж правда что. Так слушай дальше. Я тебе больше ничемпомочь не смогу. Девка ты хорошая и храбрая, однако я не хочу, чтобы с меняАдольф с живого шкуру содрал и сушить повесил. А он может. Помнишь старуху,которая вчера нам чуть дорогу не перешла? В дугу согнутая? Год назад – ещебарин старый жив был – она пришла Адольфа просить, чтоб ее от страды на времяосвободили: спина, мол, болит.

«Ах, спина болит? – сказал Адольф. – Ну так я тебя полечу!»А дело было в плотницкой – схватил он прави́ло и давай бабулю по спинеохаживать. Унесли ее едва живую, Адольф кость ей переломил, так что она теперь,видишь, только согнувшись и может ходить. Барин велел тогда из жалости ее в домвзять – мусор с полу подбирать, она, мол, ближе глазами к земле, значит, видитлучше. А как граф помер, с тех пор она остерегается на глаза людям попадаться:не ровен час, донесет кто-нибудь Адольфу, что она здесь пригрелась, так этотзлодей либо до смерти прибьет, либо снова на пожню пошлет, а это – та жесмерть.

В эту минуту еще несколько человек протопали под окном, наразные голоса неразборчиво выкрикивая что-то: не то «свалился», не то«сварился», не то все же «напился».

Емеля нахмурился:

– Что за притча? Кто куда свалился? Иван! Ванька! Да чтоприключилось-то?

Он всунулся в окно, кто-то издалека отозвался емунеразборчивым:

– …ился! – и пробежал дальше, а Емеля так и повис наподоконнике.

«Может, ему дурно?» – испугалась Ирена, подскочила к нему,вцепилась в плечи, потащила что было сил.

Емеля вяло, бесчувственно выпрямился, но тут же снова поник,опираясь на подоконник. Лицо мелово побледнело, руки ходили ходуном. Но вот онподнял голову и устремил на Ирену взгляд, полный страдания и такого ужаса,какого ей еще ни разу не приходилось видеть в человеческих глазах. Ну разве чтовчера, когда Игнатий впервые услышал, что он – не человек, а вещь, которуюможно купить, продать, сломать… Вещь!

Глядя в эти глаза, Ирена сама перепугалась до смерти.

– Что? – едва шевеля губами, прошелестела она. – Чтослучилось?

Какое-то время Емеля незряче, потрясенно смотрел на нее,потом с видимым усилием попытался овладеть собой. Сначала он не мог справитьсяс голосом, наконец хрипло выдавил:

– Уходи отсюда… как сказал, через Чертов мост… уходинемедленно!

И, суматошно взмахнув руками, выбежал в дверь.

Ирена только мгновение постояла, растерянно озираясь, апотом, не выдержав внезапно обрушившегося на нее одиночества, и неизвестности,и еще чего-то ужасного, что клубилось и кричало на разные голоса в саду подокнами, со всех ног кинулась следом.

Сейчас, когда она спешила, анфилады комнат показались ейзапутаннее, коридоры длиннее, залы – просторнее, лестницы – длиннее и круче. Новот наконец Ирена выбежала на знакомую лужайку и ринулась туда, где толпилосьмножество народу: к пруду, красиво, подковой огибавшему берег с маленькой,затейливо сложенной из камня пристанью. Тропа была какая-то особенно скользкая,Ирена несколько раз чуть не упала, однако все же спустилась на берег.

Люди стояли, тихо переговариваясь, вокруг некоего темного,длинного предмета, лежавшего у самой воды, и внезапно Ирена с ужасомдогадалась, что это человек. Утопленник!

«О Господи! – Она задрожала, устыдившись, что прибежаласюда, как все, из праздного любопытства, а ведь для кого-то случившееся –величайшее горе. – Как же это произошло?!»

– Спьяну, что ли? – раздался голос у нее над ухом, и Ирена,покосившись, увидела существо в полосатом атласном архалуке[10], шелковой алойфеске и шитых золотом красных туфлях без задников, почему-то похожих на стручкижгучего перца. Приглядевшись, Ирена обнаружила, что в это восточноевеликолепие, рассыпающее под солнцем тысячи разноцветных зайчиков по кустам итраве, был облачен не кто иной, как Адольф Иваныч. Со вчерашнего вечера онразительно изменился. Очевидно, со страшного, неумеренного перепою весь он заночь обрюзг, разбух, распух. Необыкновенно преобразился нос, превратившись втемно-багровое и как бы отлакированное страшилище. Понятно, почему его перваямысль о причине смерти неизвестного была – спьяну, мол!

– Никак нет, Адольф Иваныч, – негромко проговорил стоявшийтут же Булыга. – Вот… прежде застрелился для верности, а уж потом свалился впруд. На берегу валялось, извольте видеть!

И он подал управляющему что-то длинное, тускло блеснувшееметаллом и светло – ярко-перламутровой инкрустацией на ручке.

– Старье эдакое! – брезгливо проронил Адольф Иваныч,зачем-то нюхая дуло и кисло морщась. – Очевидно, взял в кабинете графа…