Комната, уставленная громоздкой, тяжелой мебелью, была яркоосвещена множеством свечей. Блестели корешки толстых томов, видневшиеся внедрах большого книжного шкафа со стеклянными дверцами, почему-то стоявшего нараспашку.У стены, увешанной пистолетами самых разных видов, стоял Игнатий и, снимая одинпистолет за другим, разряжал их во внутренность шкафов и горок, уставленныхпревосходными фарфоровыми и стеклянными фигурками. Так вот почему выстрелыказались такими особенно оглушительными! Это звенел, вдребезги разбиваясь,драгоценный фарфор…

Однако куда же смотрят слуги? Почему они не сбежались сюда,защищая господское добро?

Емеля, словно подслушав возмущенные мысли Ирены, оглянулсяна нее с таким лукавством, что ей против воли стало смешно. Ну правильно: когдакота нет дома, мыши гуляют по столу. Что слугам до господских богатств?! Аможет быть, все отправились на ту же деревенскую свадьбу, куда ринулись АдольфИваныч с Булыгою. Теперь, во всяком случае, понятно, почему Ирена и Емеля невстретили ни души. Ну что же, тем лучше. Тем легче будет отсюда ускользнуть.Вместе с Игнатием они уж как-нибудь справятся с Емелей. А если не справляться сним, а взять с собой? Ну какая разница отцу, двоих крепостных выкупа́тьили одного?

Новый выстрел болезненно ударил по ушам. Ирена сморщилась.

«Как бы прекратить эту дурь? Надо о будущем думать, а несводить счеты с прошлым!»

«Дурь», впрочем, прекратилась сама собою: кончилисьзаряженные пистолеты. Один Бог знает, для какой такой надобности они висели постенам в полной боевой готовности. Может быть, конечно, граф любил подобныеразвлечения, только палил, например, в окошки, по птицам.

«Слава богу, что угомонился!» – подумала Ирена. Все-таки онав глубине души отчаянно боялась, что Игнатий выпалит в себя. Почему-то этакартина, которую она некогда с упоением рисовала в своем воображении, невызвала на сей раз ни малейшего умиления. Ирена поспешно шагнула вперед и,встав так, чтобы загородить последний оставшийся на стенке пистолет, тусклоблестящий перламутровой инкрустацией, совсем уж музейный, наверное, прошлоговека (мало, конечно, вероятно, что он окажется заряжен, а все-таки!), уставиласьна Игнатия.

Тот какое-то время глядел на нее безумными, незрячими отвозбуждения глазами, потом вдруг резко, страшно покраснел и, махнув на Иренурукой, будто она была докучливым призраком, потревожившим его больную совесть,отошел, забился в угол огромного кожаного дивана, уронил голову на кружевнойантимакассар[8], свесил руки меж колен…

– Мысли о прошлом теснились в душе Абадонны, и слезы,горькие слезы бежали по влажным ланитам, – пробормотал Емеля.

«Мысли не могут тесниться в душе», – хотела поправить Ирена,но тут Игнатий вскинул голову и воскликнул:

– Что это вы здесь делаете, Ирена Александровна? Вам ужедавно пора восвояси отсюда убираться. Известное дело: богаты – такздравствуйте, убоги – так прощайте! Поглядите на стол. Видите вон тот расписнойящичек с сигарами? Это наше с вами единственное наследство, доставшееся отмоего любящего папеньки. Едва ли оно вас порадует, а потому – скатертью дорога!

– Похоже, вы очень хотите от меня избавиться, – бледнея отнезаслуженной обиды, пробормотала Ирена. – Однако не забывайте: мы с вамиобвенчаны, а потому я должна…

– Вы мне ничего не должны, – ненавидяще прошипел Игнатий. –Так же, как и я вам. Если бы вы знали, сколько мне стоило убедить этого старогоактера сыграть роль священника, вы с меньшей серьезностью распространялись быобо всей этой чепухе! Он окрутил нас за сущие гроши! Поверьте, не вы первая ине вы последняя, с кем я сыграл такую шутку. Если девушку не заманить в постельиначе, чем после тайного венчания, – извольте! А что? Люди неправдою живут, инам не возбраняется.

Ирена непроизвольно вскинула голову, лицо у нее вдругсделалось ледяным, даже лоб заломило от этого внезапного ощущения холода. И вто же мгновение она поняла, что оскорбительные слова Игнатия – всего-навсеголожь, ошалелая, почти безумная… такая же, в сущности, какую он плел для неемесяца два назад, даже еще вчера. Только прежде он лгал, чтобы возвыситься в ееглазах. Теперь же готов был на все, чтобы пасть как можно ниже.

Емеля, стоявший за ее спиной, тихонько фыркнул, и Иренепочему-то легче стало. Ага, значит, вранье Игнатия и впрямь шито белыминитками. Она только хотела бы знать, зачем Игнатий так уж изощряется.

– Идите! Идите себе! – крикнул он снова. – Зачем вы здесь?Уходите, пока… пока… – Он запнулся.

– Послушайте, Игнатий, нам нужно решить…

Она не договорила. Игнатий вскочил с дивана и ринулся нанее, сжав кулаки.

Лицо его в пламени свечей было искажено тенями и выгляделотаким кошмарным, таким отталкивающим, что Ирена с криком отпрянула, выставиввперед руки, однако это было неосторожно, потому что Игнатий тотчас до хрустастиснул ее запястья, словно и впрямь собрался сломать.

– Все это из-за тебя! Из-за тебя! Будь ты…

Он подавился проклятием: Емеля схватил один из тугихваликов, украшавших диван и называемых «бананами», и что было силы обрушил наголову Игнатия.

Трагедия обернулась фарсом! Игнатий выпустил руки Ирены,схватился за голову, а затем снова рухнул на диван и забился в истерике. Онрычал как зверь, а затем с ним сделался припадок, во время которого судорогисводили его тело и всего его било и ломало.

Ирена и Емеля стояли, прижавшись друг к другу, словноиспуганные дети, глядя на плачущего мужчину со стыдом и страхом, больше всегона свете желая сейчас оказаться как можно дальше отсюда и проклиная себя за то,что властное чувство долга удерживает их возле этого рыдающего, на кускиразваливающегося человека, который был другом и братом одному из них ивенчанным супругом другой…

Наконец Ирена почувствовала, что силы оставили ее.Оглянулась, ища, где бы сесть. Как назло, в комнате, кроме дивана, на которомбился в криках Игнатий, стояло только креслице тет-а-тет, нелепое, легонькое,сделанное в виде латинской буквы S. Увидав, что Ирена еле на ногах стоит, Емеляподтолкнул ее к креслу, и она неуклюже водрузила свои юбки в одну из загогулинS. В другую опасливо забрался Емеля, бросая взгляды то на дрожащую Ирену, то нарыдающего Игнатия.