– Кто… кто вы такие? – спросил Иванов дрожащимголосом, просто для того, чтобы нарушить страшную тишину.

– Черти морские! – ответил хромой, по обыкновению,в рифму. – Ты не бойся, не дрожи, сразу деньги покажи.

– Ка… какие деньги? У меня нет никаких денег! –Жадность неожиданно взыграла в душе у Иванова, на время пересилив даже постоянныйстрах.

– Вы отлично знаете, какие деньги, – брезгливымтоном вступил в разговор одноглазый. – Украденную вами дивизионную кассу,господин полковник… Впрочем, какой вы полковник!

– Я ничего не знаю, – чуть слышно прошепталИванов, – ничего не знаю ни о какой кассе…

– Ничего не знает, рупь на труп меняет, – зловещепроговорил хромой, протягивая руки к дрожащему полковнику.

– Это вы зря, господин Иванов, – усмехнулсяодноглазый, – штабс-капитан может вас неправильно понять, – онпокосился на своего хромого напарника, – он может вообразить, что вы нехотите отдавать деньги… а тогда он рассердится. Штабс-капитан – очень нервныйчеловек. И его можно понять: шесть тяжелых ран, две контузии… побег из красногоплена… это кого угодно сделает нервным. А тут, понимаете ли, чужая земля,заграница, и русские офицеры совершенно никому не нужны… В том числе, своим жерусским генералам… и полковникам. А некоторые – пересидели две войны вказначействе, а потом сбежали с дивизионной кассой… – голос одноглазогостал совершенно елейным, а в глазах загорелся нехороший огонек, – сдивизионной кассой… Тут поневоле станешь нервным.

– Так вы офицеры! – с фальшивой радостьювоскликнул Иванов. – Как я рад, господа! Я сейчас распоряжусь, чтобы вас…угостили… – с этими словами он осторожно двинулся к двери, но голубоглазыйубийца с нехорошей усмешкой заступил ему дорогу, проговорив:

– Усадить да угостить, Никанором окрестить! Ты куда жэто собрался, мил человек?

– И деньгами… помогу деньгами, в меру своихвозможностей… А насчет дивизионной кассы – это вы зря, это вас ввели взаблуждение… У меня и расписка имеется, что я кассу передал генералу Атоеву… япередал, а генерал принял…

– Ага, – ласково поддакнул одноглазый, –принял… на том свете… – и тут же, схватив Иванова за грудки, рявкнул: –Подтереться можешь своей распиской, гнида тыловая! Боевые офицеры с голодудохнут, а ты сидишь тут на деньгах! А ну, шкура, быстро показывай, где деньгиспрятал!

А сбоку выдвинулся хромой, уставился на Иванова блеклымипустыми глазами и проскрипел:

– Хватит нам с тобой скучать, надо дяденьку кончать.

– Видите, господин Иванов, – снова ласковозаговорил одноглазый, – штабс-капитан начинает нервничать. Так что вы ужбудьте любезны, не сердите его, покажите, где деньги.

Иванов затравленно огляделся и понял, что помощи ждатьнеоткуда и надеяться не на что. Он отошел в угол комнаты, оглядываясь непонятнозачем на своих страшных гостей, подцепил вторую с краю половицу и потянул насебя. В полу открылся тайник – емкость вроде глубокого ящика, в котором уютнопокоился плотный кожаный кофр, а рядом с ним – маленький саквояж с прежниминакоплениями. Иванов тяжело вздохнул, расстегнул кофр… Тускло заблестелотяжелое николаевское золото. Грабители придвинулись ближе, наклонились,заглядевшись. Иванову пришла в голову неожиданная мысль. Он открыл застежкисаквояжа, распахнул его. В глаза полыхнуло жарким сверканием драгоценностей.Грабители склонились ниже. Блеск притягивал, опьянял, завораживал… Иванов,стараясь не дышать, на четвереньках отполз от тайника, подкрался к двери,скользнул за порог, на цыпочках перебежал две пустые комнаты, выбежал вприхожую… Вот она, спасительная дверь, выход из дома, еще несколько шагов – ион спасен! Не будут же эти ужасные люди убивать его на улице. Там должендежурить турецкий городовой, этот, как его зовут… Ахмет, он спасет, полковникплатит ему большие деньги за бдительность.

Иванов бросился к двери, но споткнулся обо что-то, зацепилсяногой и упал. Он оглянулся – что это такое? Холодное, отвратительное… КазакНечипоренко, широкоплечий рябой детина, лежал на полу с перерезанным горлом,весь залитый кровью, и смотрел на полковника равнодушными мертвыми глазами. Этооб него споткнулся Иванов, на него упал, измазавшись густеющей темной кровью.Вместо того, чтобы помочь полковнику, защитить его от лихих людей, казакостановил его на пути к спасению… Иванов на дрожащих от ужаса ногах поднялся,шагнул к порогу, не в силах отвести взгляда от мертвых глаз казака.

А в дверях уже показался хромой убийца.

– Куда ж ты, соколик? – проговорил он тихимскрипучим голосом и неожиданно одним огромным шагом преодолел разделяющее ихрасстояние.

Иванов перевел взгляд с мертвых карих глаз Нечипоренко натакие же мертвые голубые глаза убийцы, трудно было решить, какие из нихстрашнее. Хромой с нечеловеческой силой взмахнул штыком, проткнул им бывшегополковника насквозь и пригвоздил к стене. Иванов засучил ногами, изо рта у негопотекла струйка крови. Он все еще был жив, когда убийцы выносили из домика кофрс ворованной кассой и саквояж с драгоценностями, которые тоже были по сути делаворованными, хотя Иванов привык считать их уже собственным честно нажитымимуществом.

Выходя, одноглазый пират оглянулся на бывшего полковника ивполголоса, как бы размышляя вслух, проговорил:

– Добить, что ли? А, черт с ним, сам помрет! – ихлопнул на прощание дверью.

В глазах у Иванова начало смеркаться. Ему привиделосьпочему-то, что он – опять ученик третьего класса гимназии и не выучиллатинского урока. Строгий учитель оглядывает класс, думая, кого бы вызвать кдоске. Его взгляд перемещается по рядам, неумолимо приближаясь… И вот наконецон остановился на маленьком Николаше, и гулкий повелительный голос произнес:

– Иванов!

И все кончилось.

Борис лежал на широкой кровати в номере шикарного отеля,который он снял три дня назад по приказу Горецкого, и блаженствовал. К егоплечу прижалось нежное плечо Анджелы. Не открывая глаз, Борис протянул руку ипогладил шелковистую кожу. Анджела проворковала что-то по-итальянски.

Их роман развивался бурно и стремительно. Борис был щедр наподарки и обеды в дорогих ресторанах, обращался с Анджелой почтительно и нетребовал немедленной близости. Ему казалось, что он действительно понравилсяангелоподобной мадемуазель. Она всегда так трогательно смущалась, когда ондарил ей очередную драгоценную безделушку, даже отказывалась, говорила, что ейничего не нужно, достаточно только его, Бориса, внимания и нежности.

К исходу четвертого дня их знакомства Борис полностьюуверился, что Анджела не на шутку им увлеклась, и даже начал испытывать поэтому поводу чувство вины, а также сердился на Горецкого за то, что тот хотелсделать Анджелу пешкой в своей хитрой игре. Но Горецкий требовал ежедневныхподробных отчетов и вчера вечером велел Борису изложить Анджеле как бы случайнонекоторые сведения из его легенды. Легенду они разработали такую.