– Как и многие другие, – вставил Борис.

– Казалось бы, ей не для чего больше жить. Но почему-тоона на последние деньги публикует объявления в газете о том, что дает урокимузыки. Кому нужна сейчас в Константинополе русская преподавательница музыки?Тем не менее, она находит один-два урока. И не ленится обходить пешком всемелкие ресторанчики и варьете, а также кинотеатры в поисках работы. Она никогдани у кого не просила денег и даже призналась мне, что никогда – ни разу – неела в этой ужасной бесплатной столовой для беженцев на площади Таксим!

– Не понимаю, чем вы восхищаетесь, – упорствовалБорис. – Приводите в пример какие-то мелочи… Причем же тут жизненныйстержень?

– Жизнь, мой дорогой, и состоит из мелочей, как нигрустно это признавать. Помните нашего общего знакомца капитана Колзакова, скоторым мы встретились в Крыму на Арабатской стрелке?[8]

– Помню, конечно, – оживился Борис. –Занятный был человек капитан Колзаков.

– Помните его рассказ, как он был в плену у австрийцевв шестнадцатом году? Там были одни офицеры. Меня всегда интересовал вопрос:почему один опускается, падает духом и кончает жизнь самоубийством, а другойсохраняет присутствие духа в любой ситуации. Храбрый офицер, отчаянный рубакасовершенно опускается в плену, а тихий, незаметный человек стойко переноситголод и унижения. Так вот, о мелочах: по наблюдениям капитана Колзаковавнутренний надлом у человека наступал там, в лагере, когда он переставал мытьсяи бриться. Казалось бы, такая мелочь – бритье, а вот поди ж ты…

– Думаю, что Колзаков в австрийском плену просто сумелприспособиться, повезло ему, вот и выжил.

– М-н-да, насчет везения, – задумчиво проговорилГорецкий. – Что касается везения, то тут вы, Борис Андреевич, внеконкуренции.

– Тьфу-тьфу, чтоб не сглазить! – подскочил Борис.

– Не беспокойтесь, голубчик! – Аркадий Петровичласково поблескивал стеклышками пенсне. – Вашему ангелу-хранителю ненадоест вас оберегать, потому что вы все время ему помогаете. Не ждете, таксказать, милости свыше.

– Откуда вы знаете? – насупился Борис.

– Алымов рассказывал вашей сестре, каким образом выспаслись от красных, когда они пытались вас утопить в Новороссийской бухте.

– Влюбленный дурак! – Борис стукнул кулаком постолу. – Кто же такое рассказывает женщине?

– Думаю, что вы зря опасаетесь. Варваре Андреевнемужества и стойкости не занимать. Так вот, Борис Андреевич, я знаю, что этоименно вы уговорили Алымова не ждать покорно смерти, а попытаться выплыть, ивам удалось это сделать.

– Бог помог! – совершенно искренне заметилБорис. – Но я не люблю вспоминать, а тем более рассказывать об этом.

– Понимаю, – согласился Горецкий. – Что ж,Борис Андреевич, позвольте подвести некоторые итоги. Дела наши вКонстантинополе закончены. Мистер Солсбери выехал в Лондон и дал понять, чтонекоторое время он в услугах моих не будет нуждаться. И вот, – Горецкийвыложил на стол пухлую пачку денег. – Услуги, оказанные британской короне,очень хорошо оплачиваются.

– Ну и ну! – Борис покачал головой, глядя наденьги. – Да я вроде бы ничего особенного не делал. Ходил по ресторанам,гулял…

– Вы рисковали жизнью, – прервал егоГорецкий, – и теперь на эти деньги вы сможете отправить сестру с ееженихом в Берлин.

– Да, там Петру сделают отличный протез, –согласился Борис.

– Далее, – продолжал Горецкий, – хоть я иуспешно справился с расследованием целой цепочки убийств, ждать благодарностиот турецкой полиции было бы слишком самонадеянно. Но зато они помогли безпроволочек решить вопрос с моим отъездом из Константинополя.

– Куда вы едете? – встрепенулся Борис.

– Мы с Саенкой едем в Париж и приглашаем вас с собой. Соккупационными властями я все улажу.

– Что будем делать в Париже?

– Пока не известно, – Аркадий Петрович наклонился,чтобы раскурить трубку, – но я знаю одно: мы с вами, как и многие другие,теперь люди без родины. Нашей России больше нет. Отныне, как не печально этопризнать, каждый из нас отвечает только за себя. Теперь будут цениться тольколичные способности. И нужно очень постараться, чтобы чужая страна признала нассвоими гражданами. Возврата к прошлому не будет. Вы согласны?

Борис только вздохнул. Он знал, что полковник Горецкий, каквсегда, прав.