– Кто там, Кузьмич? – послышался в коридоре голосвторого казака.

Секундой позже, видимо, почуяв неладное, он выглянул вприхожую, на ходу передергивая затвор винтовки. Хромой, пригнувшись и прыгнувнавстречу казаку, бросил в лицо ему заранее припасенную в руке горсть махорки.Казак невольно отшатнулся, схватившись за лицо и закашлявшись. Тем временемхромой убийца уже преодолел разделявшее их расстояние и с тем же свистящимвыдохом всадил штык в горло казаку. Тот выронил винтовку, захрипел и, обливаяськровью, тяжело рухнул на пол в лужу собственной крови.

– Вот те нате, хрен в томате! – удовлетвореннопроговорил убийца и, оттолкнув труп ногой, пошел в глубину домика.

Одноглазый шагал следом.

Господин Иванов, бывший полковник Русской армии, бывшийдивизионный казначей, сидел в самой дальней и самой маленькой комнатке своегодома и боялся. Он боялся всего и всегда. В детстве он боялся папеньки, потом –гимназического учителя, а еще больше – инспектора. Потом, когда по прихотиродителей и по семейной традиции ему пришлось поступить в Павловское пехотноеучилище, он боялся всех, начиная со своих товарищей и отделенного Прохорчука изаканчивая начальником училища генералом Свиристовским.

Однако, несмотря на эту постоянную боязнь, Иванов закончилучилище, а папенькины связи помогли понемногу продвигаться по служебнойлестнице. Поскольку неприятеля (любого, даже гипотетического) Иванов боялся ещебольше, чем коллег и начальников, он пошел по самой безопасной финансовой частии вполне успешно служил в военном казначействе.

Германскую войну он благополучно пересидел в тылу за оформлениемразличных весьма важных бумаг и к семнадцатому году дослужился до полковника… Итут-то случились одна за другой две революции – одна другой страшнее.

Полковник Иванов понял, что все его прежние страхи былитолько предвкушением, предзнаменованием настоящего, стопроцентного, стопудовогостраха, который накатил на него в ужасном восемнадцатом году. Полковник боялсябольшевиков и эсеров, он боялся ужасных небритых солдат-дезертиров и громадныхматросов, перепоясанных пулеметными лентами и исписанных татуировками, какзабор на базарной площади в Новоржеве. Кроме того, он боялся обыкновенныхбытовых бандитов (это его коллега по казначейству, полковник Зайончковский,ввел деление бандитов на бытовых и политических). А также, поскольку пользуясьвсеобщей неразберихой полковник Иванов успел кое-что подворовать в родномказначействе, – он боялся разоблачения. Хотя этого он боялся зря. Армияразвалилась окончательно и бесповоротно, воровали все, кто еще мог, и все, чтоеще не было украдено.

Как и многих других, волна страха забросила полковникаИванова на юг России. Оказалось, что здесь еще страшнее, чем в столицах:приходилось бояться красных и зеленых, петлюровцев и махновцев… Банд здесь былопросто неисчислимое множество, жители любой деревни могли сколотить банду играбить всех, кто только подворачивался – поезда на железной дороге, соляныеобозы, двигавшиеся в Крым или из Крыма, обычные продовольственные обозы,отдельных незадачливых мешочников и целые артели, случайно уцелевшие помещичьиусадьбы и соседние деревни, – если те еще не успели создать своюсобственную банду и напасть первыми… И все это скопление бандитов и головорезовтолько о том и мечтало, чтобы ограбить и убить несчастного полковника Иванова!

В сложившихся обстоятельствах полковник рассудил, чтобезопаснее всего будет находиться в привычной армейской среде, и вступил вДобровольческую армию, благо там тоже была финансовая часть.

Служба полковника Иванова проходила, как обычно, в мелкихстрахах и мелком воровстве, подальше от передовой и поближе к дивизионнойкассе. Полковник со сдержанным оптимизмом воспринял осеннее наступлениедевятнадцатого года и с таким же сдержанным пессимизмом – зимнее отступление.Эвакуация из Новороссийска заставила его поволноваться, но он заблаговременнонашел нужного человека на пароходе и попал в Керчь одним из первых. Крымскаяспекулятивная лихорадка весны двадцатого вызвала у него сдержанный интерес, онкое-что заработал, но когда Слащов и Кутепов жестко приструнили спекуляцию, былк этому готов и вовремя «вышел из игры» с маленьким саквояжем ценныхбезделушек. Он давно уже чувствовал, что белая карта бита, и подумывалперебраться при случае в Константинополь. В это время он познакомился и близкосошелся с очень милым молодым человеком, который служил вторым помощником напароходе «Алеша Попович». И вот при окончательной эвакуации Русской армии изКрыма Иванов не устоял перед искушением.

Накануне посадки на корабли начальник дивизии генерал-майорАтоев, опасаясь обычной в момент эвакуации неразберихи под расписку принял уИванова дивизионную кассу. Закончив формальности, полковник вышел в соседнююкомнату и вдруг услышал взрыв. Вбежав в помещение, где оставались генерал садъютантом, он увидел, что оба убиты случайно залетевшим в окно снарядомкрасных. Кофр с уложенной в него кассой стоял на полу, свидетелей не было, вдокументах стояла подпись генерала, удостоверяющая, что полковник Иванов кассусдал.

Полковник огляделся, схватил кофр, зашел к себе на квартируза своим маленьким саквояжем и поспешил в порт на «Поповича».

Дивизионная касса была в свое время обращенапредусмотрительным полковником в золотые царские монеты, поэтому обесцениванияденег он не боялся. Зато грабителей Иванов боялся теперь больше, чем когда быто ни было.

Приехав в Константинополь, Иванов нашел одного оченьбескорыстного человека, который за скромное вознаграждение взялся устроитьпереезд в Париж, а пока суд да дело, бывший полковник снял розовый домик инанял казаков…

И вот сейчас он сидел в дальней комнатке и прислушивался кстрашным звукам, доносившимся из прихожей. Сначала там были слышны голосаказаков, скрип двери, затем все стихло. Иванов дрожащими руками вытащил изящика комода наган, проверил патроны. Затем тихим от страха голосом окликнулсвоих бравых охранников. Никто не отозвался. Бывший полковник забился в угол,заслонившись большим резным креслом, и направил на дверь пляшущий ствол нагана.Ничего не происходило, в розовом домике царила мертвая тишина, и это былоособенно страшно. Сердце Иванова билось где-то в горле и, казалось, готово быловыскочить от страха. Где-то рядом скрипнула половица, и снова все стихло.Дольше терпеть неизвестность было невозможно. Иванов отодвинул кресло,крадучись пересек комнату и приотворил дверь.

И сразу за дверью на него уставились холодные блекло-голубыеглаза.

– Здравствуй, гад мордастый! – с плотояднойулыбкой проговорил светловолосый веснушчатый человек, и бывший полковник Ивановокончательно и бесповоротно понял, что до сегодняшнего вечера ему не дожить.

Веснушчатый спокойно, двумя пальцами, взял из трясущейсяруки Иванова пляшущий наган, убрал его в карман своего английского френча и,втолкнув хозяина обратно в комнату, вошел, хромая, следом. Вслед за первымграбителем появился второй – смуглый, одноглазый, с кошачьими усами, но он непоказался Иванову таким страшным, как белобрысый. Не потому, что этотодноглазый пират не был страшен сам по себе – просто в сравнении с голубоглазымубийцей кто угодно показался бы ягненком.