— Об этом слышу впервые, да и при чем здесь ты?

Кто-то сделал дырку в картине, за что я никак его осудить немогу. У самой руки чешутся, глядя на это безобразие. Сама я, решись на такое,начала бы как раз с чепца. Дырка — это еще ерунда, я взяла бы нож и вырезалаэтот чепец из картины прямо вместе с твоей головой.

Я сильно рисковала, произнося такие признания.

В другое время за это можно было бы поплатиться, но теперьМарусе, как видно, не до этого. Она бесстрашно прыгнула на кровать и снялакартину. Я увидела в штукатурке дырку, которую явно кто-то расковырял.

— Теперь ты поняла, что в картину стреляли? — с торжествомспросила Маруся.

— Похоже на то, — вынуждена была согласиться я. — А гдепуля?

— Вот этого не знаю. Ужас! — воскликнула Маруся, вешая наместо картину, любовно ее оглядывая и лишь после этого хватаясь за голову. —Ужас! Кто-то проникает в мою квартиру и простреливает мой портрет.

Потом этот мерзавец вытаскивает из стены пулю и спокойноудаляется с ней, не оставив никаких следов.

Я прямо вся негодую. Жаль, что не застала его, вот уж отвелабы душу, долго помнил бы меня.

— Что бы ты ему сделала? — содрогаясь, поинтересовалась я.

— Выбросила бы из окна. Пойдем отсюда, старушка, — последнийраз окидывая нежным взглядом картину, сказала Маруся.

— Куда? — насторожилась я, боязливо посматривая на окно иуже сожалея о всех критических высказываниях, опрометчиво мною допущенных. —Куда ты меня тащишь?

— На кухню. Будем размышлять и пить водку. Нельзя бездарнотратить время, у меня завтра заканчивается отпуск.

— Маруся, — взмолилась я, — не могу я так много пить. У меняи с Женькой будут неприятности, да и перед бабой Раей уже стыдно, и передчитателями, и вообще я пить не хочу.

— Тебя никто и не заставляет. Я же не алкоголик, компаниямне не нужна. Пить буду я, а ты будешь размышлять.

Такое разделение труда меня устраивало и, пока Марусясоображала на стол, я размышляла довольно энергично и доразмышлялась до жуткоговывода.

— Маруся, — закричала я, — теперь и ты попала в их компанию,я имею в виду Розу, Тосю и Ларису.

— А я про че? — обрадовалась Маруся, зубами срывая пробку сбутылки. — Я ж не дура, сразу сообразила.

Шляпок-то я не ношу, и мерзавец об этом знает. Он не сталдожидаться, пока я напялю на себя какую-нибудь дурацкую шляпку, он знал, чтоэтого не произойдет никогда, а потому пришел в мою спальню и прострелилединственную, ту, что у меня на картине.

— Но какой в этом смысл? — страшно волнуясь, воскликнула я.

— Сейчас выпьем и все поймем, — успокоила меня Маруся,разливая по рюмкам великолепнейшую водку, жаль, не могу сказать какую —ненавижу рекламу.

— Хватит-хватит, — остановила ее я и, подумав, добавила:

— Впрочем, плесни еще.

Маруся плеснула до краев, тут же подняла свою рюмку ипроизнесла:

— Так выпьем за мой отпуск, старушка. Хорошо прошел, нобыстро и жаль, что без Вани.

— Да, за это стоит выпить, — охотно поддержала тост я,радуясь, что прекратится наконец это пьянство, в которое втравила всех наснеприкаянная Маруся.

Так и до алкоголизма докатиться недолго, тем паче, что ужеесть перед нами жуткий пример — Пупс, катящийся по наклонной…

— Но с чего поднялась эта свистопляска? — закусывая ибезбожно чавкая, спросила Маруся. — Кто устраивает этот спектакль? Прямо всязнать хочу!

— Маруся, тебе не страшно? — содрогаясь, поинтересовалась я.

— Страшно, потому и пью. Еще по одной?

— Я — пас, — отшатнулась я.

— А мне придется гасить стресс, — сокрушенно призналасьМаруся.

Она решительно отодвинула в сторону рюмку и взяла стакан.Видимо, стресс был приличный.

— Вот так живу и в любой момент жду кончины, — наполняястакан наполовину, вздохнула она. — А за что? Вроде зла не, делала никому.Ладно Тоська, та давно кары заслужила, и не такой, а я-то киска, маська,лапочка и зайчик.

— С чего ты взяла? — удивилась я.

— Так мне Ваня говорил.

— Ой, Маруся, нельзя быть такой доверчивой. А что касаетсяпокушения, ты — ладно, а вот Розу за что обидели? Уж она-то добрячка известная.За что ее убивать?

Ее только хорошенько попроси — и сама все отдаст.

Даже Пупсу на днях едва ли не силой сто долларов всучила.

— Да ну?! — изумилась Маруся. — Небось врет.

— На моих глазах все происходило, — заверила я. — Нет, Розуубивать совершенно не за что. Даже у Пупса нет причины.

Маруся шлепнула меня по плечу:

— Слушай, старушка, а может, она свидетель? Может, увиделаили узнала что-нибудь не то?

— А Тося? Тося что тогда узнала? И если узнала, то какойсмысл убивать ее? Ведь если не сделать это сразу, то уже через десять секунд будетпоздно. Весь мир узнает. Кстати, и о тебе могу сказать то же.

— Обижаешь, старушка, я — могила. Если что узнаю, пытатьбудут — не скажу.

— Трезвая — да, но ты трезвой уже не бываешь.

— Да-а, — горестно согласилась Маруся, — с тех пор, как ушелмой Ваня…

— У тебя начался отпуск, — продолжила за нее я. — И междупрочим, не знаю, радует тебя это или нет, но из отпуска ты можешь отправитьсясразу в могилу.

Маруся в этот момент жизнерадостно заносила стакан в рот, датак и застыла.

— Ты о чем, старушка? — каменея, спросила она.

— Ха — о чем! Будто сама не знаешь. Если сегодня прострелилитвою шляпку, значит, следуя по плану, убийца послезавтра засандалит в тебя изарбалета. Учитывая твою комплекцию, ему будет очень трудно промахнуться, ведьдо этого он покушался на пигмеев.

Роза, Тося и Лариса от горшка два вершка, ты же достойнейшаямишень… Впрочем, что говорить, сама понимаешь.

Уж не знаю, какого сообщения ждала от меня Маруся, но ксловам моим она отнеслась халатно — беспечно махнула рукой и спокойно вылила всебя содержимое стакана.

— Все вздор, старушка, — сообщила она, смачно закусываясоленым огурцом.

— Только что ты была другого мнения, — напомнила я.

— Это от испуга. Понимаешь, старушка, как испугаюсь, таксразу начинаю психовать, а потом подумаю и снова наполняюсь добрым настроением.Ведь так мало хорошему человеку надо: стакан водки, хвост селедки, чтоб кулакмужа был легок и денег немного.