Она была холодна и немилостива к Северьяну, не забыв егопреданность графу Строилову, но страх, который тлел в глазах лакея, не доставилей мстительного удовольствия. И потому, когда Северьян безнадежным тономповерял графине свою тоску, она грустно усмехнулась над собой: почему при всемвнешнем своем равнодушии к мнению людскому она так жадно алчет всеобщей к себелюбви? Даже если это чувство слагается из благодарности таких ничтожныхсозданий, как Северьян. Ответа не было, да и быть не могло, но она согласиласьпомочь ему, хотя за дело предстояло взяться ей самой: никому не моглаперепоручить Елизавета выкуп его невесты у Шубина. С этим человеком надлежаловести себя почтительно!

* * *

О легендарной фигуре Алексея Шубина Елизавета знала спервамало и понять не могла того священного трепета и сентиментального поклонения, скаким относились окрестные баре, даже известные своею грубостью и невежеством,к сему старику, славному теперь только своими чудачествами. Но, проведав обистории его юношеской любви к цесаревне, Елизавета не смогла не проникнутьсятеми же чувствами, ибо жизнь не часто являет примеры столь самоотверженнойпреданности и верности, как история этой любви.

Вот она вкратце.

Роман между молодым гвардейским прапорщиком Семеновскогополка Алексеем Шубиным и дочерью императора Петра завязался, когда ей было лишьсемнадцать. Императрица Екатерина Алексеевна смотрела на него сквозь пальцы,тем более что увлечение держалось молодыми людьми в относительной тайне и всеприличия были соблюдены.

Однако Анна Иоанновна, вступившая на престол в 1730 году,следила с особой ревностью за связями той, в ком видела возможную соперницу нетолько на престоле государства, но и на престоле женской прелести, так чтолюбовь к Елизавете была не менее опасна, чем служба ей. Шубин был арестован запроизнесение речей, подстрекающих против существующей власти. Возможно, вобвинении была доля истины: гвардейцы откровенно предпочитали дочь Петра никомуне известной курляндской барыне. Но вернее всего наказание здесь опередилопреступление. Как бы то ни было, Алексей Шубин сполна заплатил за любовьцесаревны. В Тайной канцелярии ему предъявили обвинение в государственнойизмене, пытали, били кнутом, затем отправили в вечную каторгу куда-то в Сибирь,лишив дворянского звания и запретив под страхом строжайшей меры упоминать своеимя и былое звание.

Казалось, о нем забыли все. Все – кроме ЕлизаветыПетровны!.. Прошло десять лет, и уже на четвертый день после своего восшествияна престол она отдала приказ о розыске и возвращении в столицуссыльно-каторжного Алексея Шубина.

Но исполнить сие приказание оказалось почти невозможно: этоимя было неизвестно даже в канцелярии сибирского губернатора. С трудом удалосьустановить, что указание о ссылке Шубина давал фельдмаршал Миних, сам теперьсосланный в Пелым. К нему был отправлен императорский курьер, которому Миних иуказал место на самом краю богом забытой Камчатки. Наделенный чрезвычайнымиполномочиями поручик Семеновского полка Булгаков ринулся туда и... не нашелШубина ни в одном остроге.

Дело казалось конченым. Помогла случайность. Обследуяостроги второй раз и не скрывая отчаяния, Булгаков произнес в присутствииарестантов: «Что же я скажу государыне Елизавете Петровне?!» И тут кто-то изтолпы каторжников отозвался: «А разве теперь Елизавета Петровна государыней?!»Это и был Шубин, доселе не решавшийся открыться императорскому нарочному.

Тут же тронулись в путь. Мчались десять тысяч верст встолицу сменными тройками, загоняя насмерть лошадей, и через три месяца Шубинапривезли в Петербург.

Бог весть, чего ждали былые любовники от этой встречи!Однако если Елизавета Петровна, сделавшись императрицею, осталась прекраснейшеюиз женщин, то перед нею оказался преждевременно постаревший, изможденныйчеловек с обезображенным оспою лицом... Прошедшее вернуть оказалось невозможно.Тем более что в сердце Елизаветы Петровны давно царил другой – АлексейРазумовский, ее морганатический супруг. Но почести человеку, пострадавшему лишьза свою любовь, воздали сполна. Шубина, вновь зачислив в Семеновский полк,произвели в генерал-поручики; наградили орденом Святого Александра Невского;пожаловали поместье – любимое императрицею богатое нижегородское село Работки,когда-то подаренное ей отцом, с прилегающими к нему деревнями; определилипенсию. Поскольку здоровье Алексея Яковлевича было окончательно подорванокаторгою, то службе и пребыванию при дворе он предпочел участь провинциальногопомещика. Здесь, в Работках, он встретил известие о смерти возлюбленнойимператрицы, и одному господу ведомо, что шевельнулось в тот миг в его душе!..

* * *

Знакомство Шубина с графиней Строиловой было шапочное: ниразу муж не брал ее с собою, когда езживал по гостям. Ну а на похоронах егоАлексей Яковлевич, конечно, появился, приложился к ручке вдовы – вот и всезнакомство. Прежде чем просить его об услуге, Елизавета заручилась добрымсловом Потапа Спиридоныча Шумилова, бывшего в дружбе с Шубиным. После этого вРаботках ее ждали с распростертыми объятиями, и она сама смогла убедиться, чтобаснословные слухи об этом имении и его владельце нисколько не преувеличены.

Еще на въезде в Работки ее поразили черты жителей. Средисветловолосых, светлоглазых русских мелькали лица, напоминавшие калмыков илиногайцев, только еще более плоские и узкоглазые. В довершение ее изумленияпочти вся прислуга в Работках была такова же. Подметив ее любопытствующиевзгляды, хозяин пояснил запросто, как давней знакомой:

– А это мои камчадалы! Надобно вам знать, графиня, что вкаторге всех нас насильно женили на туземках. Постигла и меня сия участь. А усупруги моей, по обычаю тех краев, имелась целая куча юных родственниц, кои,пользуясь моим мягкосердечием, потребовали, чтоб я вывез в Россию и их.Девчонки подросли, пришлось их замуж отдавать. Вот и пополнился мой штатсмуглоликою прислугою.

Елизавета только головой покачала. Уж на что ей случалосьуглубиться в дали дальние, но Камчатка... Это просто невозможно представить!

– Сударь, Алексей Яковлевич, расскажите о той земле! –осмелилась она попросить. Ответом ей была извиняющаяся старческая улыбка.

– Простите великодушно, матушка, но я столько внушал себезабвение сего времени страданий, что наконец и впрямь все забыл.

И, вновь улыбнувшись, Шубин отдал все внимание обеду.