Все бегали вокруг, суетились, шумели, и только Вольной непроронил ни слова. Он не рвался, не сопротивлялся побоям, хотя за поясом у негонашли заряженный пистолет, так что шутя прорвался бы сквозь заслон изперепуганных лакеев, – нет, безропотно дал увести себя в холодную.

Лисонька объявилась как снег на голову! Елизаветы вообще вту пору дома не случилось: пошла с Татьяною на деревню, поглядеть, как тасправляет свое знахарское ремесло. Цыганке более не было надобности проявлятьчрезъестественные способности, которые однажды ночью спасли жизнь Елизавете, ноона никогда не отказывалась истолковать примету (ежели, скажем, первое яйцо,снесенное курицей по весне, тяжелее второго или третьего, то ранний посевлучше; если третье – то выгоднее посев поздний), дать совет (например, о том,что не следует варить кисель в чьи-то именины – это предвещает именинникусмерть в тот же год), – но с особенной охотою она врачевала скотину. Вот итеперь Елизавета видела, как Татьяна, пошептав на лоскуток кожи, повесила егона шею корове, у которой в ране на ноге завелись черви, и посулила хозяевам,что не минет и двух дней, как все черви изойдут, а для верности накормилабуренку навороженной солью.

Возвращаясь домой, Елизавета вдруг беспричинно закашлялась,и Татьяна обронила с обычной своей загадочностью:

– В горле першит, – значит, кто-то к тебе спешит.

И поди ж ты – оказалась права! Но уж, конечно, кого-кого, аЛисоньку Елизавета не чаяла увидать. Завидев еще из парка сестру, стоявшую накрыльце, нетерпеливо ожидая возвращения хозяйки, она приостановилась, не веряглазам, а потом, враз позабыв все обиды, сомнения, недоверие, кинулась вперед икрепко обняла Лисоньку. Заглянула в черные, блестящие от счастливых слез глаза– и снова ощутила, что ей отчаянно не хватает в жизни такой малой малости, какдружба – искренняя, преданная, которая в иных житейских ситуациях даже важнее,чем любовь и страсть. Впрочем, любви и страсти ей тоже не хватало, но об этомЕлизавета хоть сейчас не желала думать.

Вдруг Лисонька отстранилась от сестры и уставилась куда-тоей за спину, причем на лице появилось выражение такого испуга, что Елизаветавстревоженно обернулась. Но там стояла всего лишь Татьяна: Елизавета и забыла,какое впечатление производит это жестоко изуродованное лицо на первый взгляд!Цыганка пристально глядела на Лисоньку, и в ее глазах тоже блестели слезы.

– Деточка моя, – шепнула Татьяна, – вот и свиделись, моямаленькая. Ах, какая же ты стала красавица!

Лисонька едва нашла в себе силы ответить улыбкою на этотласковый шепот. Ведь Татьяна была для нее напоминанием о многолетней разлуке сродными, о бедности, суровости Елагина дома и обо всем, что было с ним связано.А для Татьяны Лисонька была живой памяткою о том дне, когда рука обезумевшего отгоря князя Измайлова зверски хлестала кнутом по лицу молодой цыганки, виновнойтолько в излишней привязанности к своей коварной родственнице, – и навсегдаизломала ей жизнь. Да, эти две женщины, сами того не ведая, многое значили другдля друга, а потому Елизавета даже содрогнулась, следя за их скрестившимисявзглядами, и с искренним облегчением перевела дух, когда Лисонька от душиобняла Татьяну, все ей прощая и принимая ее прощение за грехи отца.

Появление одетой в белое полотняное платьице, отчаянно рвущейсяс нянькиных рук Машеньки довершило сцену примирения.

Маленькой графине Строиловой было уже полтора годка, и эторумяное создание с яркими карими глазами и мягкими русыми кудряшками вполнеуверенно бегало на своих крепеньких ножках, не стесняясь, являло в улыбкепять-шесть зубочков и бойко владело десятком слов, которых ей пока что вполнехватало.

Лисонька заворковала, как голубка, увидав племянницу, иЕлизавета счастливо рассмеялась. Ей нравилось, когда люди любовались дочкою, –это странным образом прибавляло ее сердцу материнской любви и гордости. Новосторг Лисоньки превзошел все ожидания, и, глядя на ее влажно сияющие глаза,исполненные любви, на озаренное нежностью лицо, на легко порхающие поМашенькиной головке ласковые руки, слушая блаженный смех и неразборчивый лепет,вполне, впрочем, понятный девочке, Елизавета поняла, что дитя может датьженщине такую полноту ощущений, такое счастье, которое не в силах заменить нивласть, ни богатство, ни даже мужская любовь. Впервые это понимание пришло кней еще в Эски-Кырыме, когда держала на руках Мелека, а сейчас она вновьосознала, что, увы, весьма отличается от счастливиц вроде Лисоньки, способныхбезраздельно наслаждаться материнством, ибо ее сердце могло уделить дочери лишьтолику любви и нежности – ведь оно жаждало не спокойного блаженства, а тойиспепеляющей муки, которую дарует только истинная страсть. К несчастью – толькострасть, и ей не найти замены!.. Но уж такой уродилась Елизавета, и ничто не всилах ее изменить, каких бы суровых узаконений она сама себе ни ставила, вкакие цепи ни заковывала бы ее судьба. Поэтому она только и могла, что с легкойзавистью улыбнуться Лисоньке, прижавшей к себе малышку, и сказать:

– Ничего, ничего, того и гляди, свой будет! А ты здесь однаили с мужем?

– С мужем? – удивилась Лисонька. – Конечно, нет. Разве ты незнаешь, что свадьба наша отложена?

– Вот те раз! – всплеснула руками Елизавета. – Отложена?!Впервые слышу об этом. Но почему отложена, скажи на милость?!

Лисонька пристально взглянула на сестру поверх кудрявойголовенки.

– Из-за батюшкиной болезни. Сердечный припадок надолгоуложил его в постель.

– Сердечный припадок! – Так, значит, князь Измайлов болен...Вот чем объясняется его и Лисонькино столь долгое и обидное молчание. – Но какже так вдруг?..

Лисонька запечатлела еще один поцелуй на круглой щечкеплемянницы и с видимым сожалением передала девочку няньке, которая поспешилаунести раскапризничавшуюся барышню.

– Значит, ты ничего про нас не слышала? – устремила Лисонькана сестру такой пристальный взгляд, словно подозревала ее в лукавстве. – Дотебя никакие слухи из Измайлова не доходили?

– Конечно, нет, – пожала плечами Елизавета. – Такая даль! Яждала, ждала от вас весточку, а потом и ждать перестала. («Подумала, вы нехотите со мною знаться», – чуть не сказала она.)

Лисонька, пожалуй, могла бы в свою очередь упрекнуть ее замолчание, но не стала.

– Батюшка слег на другой день после твоего отъезда, –медленно проговорила она, и Елизавете на миг показалось, что сестра тщательноподбирает слова, как если бы опасалась сказать что-то лишнее.

– Господи! – Елизавета даже за голову схватилась. – Неужтомое появление его так расстроило?