Это истинное велеядие, как говаривали в старину, сказатьпопросту, обжорство, длилось часа три. Счет блюдам Елизавета утратила послепервой перемены: пироги узорчатые, решетчатые, печерские, караваи, курники, лобсвиной под хреном, гуси под взваром луковым – и прочая, и прочая... Для всякогокушанья был особый повар. Каждый из них, в белом колпаке и фартуке, подавалсвое изобретение. Поставивши очередную перемену, повара снимали колпаки и с низкимипоклонами удалялись за следующими блюдами.

Троим обедающим прислуживали двенадцать официантов, одетые вкрасные кафтаны карамзинного сукна, с напудренными волосами и повязанными нашеи белыми косынками. Елизавета была просто ошарашена этим воистину царскимвеликолепием! И все же ей стало немного грустно: несчастный старик, видно,тосковал в своей глуши, в этом почетном изгнании, и хоть как-то силилсяразвеять скуку. Елизавете было жаль его, и потому она с превеликим тщанием ела,не переставая хвалить сервировку, поварское мастерство, вышколенных лакеев,обои, портьеры, мебель – все подряд! Особенное ее восхищение вызвало некоесооружение, возвышающееся на столе: подобие пирога, очень красивого и на видвесьма аппетитного. За ее взорами с удовольствием следил третий сотрапезник,отрекомендованный графине как мсье Асселен. Это был сотоварищ АлексеяЯковлевича по камчатской каторге, угодивший на край света из-за своегонеосторожного языка: он сделал неловкий комплимент Анне Иоанновне, подчеркнувчисто русскую массивность форм этой особы, которая всегда тщилась бытьэфемерной и изящной на лифляндский или немецкий манер. Шубин выпросилпомилование для Асселена; и вот уже не один десяток лет старые товарищи делилипровинциальную скуку.

Г-н Асселен, одетый как щеголь еще петровских времен, незабыл забавы своей родины. Каково же было ошеломление Елизаветы, когда с пирогасняли верхушку и оттуда вдруг выпорхнул добрый десяток воробьев, разлетевшихсяпо дому! Старики были в восторге, да и гостья не отставала в его проявлениях.Оказалось, для нее устроили французскую королевскую забаву, причем сам Асселенс немалым искусством изловил птиц, замесил тесто и испек чудо-пирог.

До сего момента Елизавета ощущала среди этих двух ожившихобитателей кунсткамеры некую натянутость, тем паче что господин Шубин гляделсячеловеком, напитанным правилами старого времени, благочестивым и правосудным,да еще с кавалерией [7] принимал он гостью, не по-домашнему, а в мундире и привсех генеральских регалиях, но теперь она почувствовала себя воистину как домаи без стеснения завела разговор о покупке Северьяновой невесты.

Призвали Лукерью. Г-н Асселен, истый француз, судовольствием озирал ее пышные стати; Алексей Яковлевич, как и подобаетхозяину, держался сурово; Елизавета смотрела на хорошенькую, статную, скромнуюдевицу с жалостью, уверенная, что она еще хватит лиха с бабником и наглецомСеверьяном, даром что сейчас тот ведет себя тише воды ниже травы! Впрочем, онастрого сказала себе, что последнее это дело – переносить на чужую судьбу свойсобственный печальный опыт. Потому отогнала неприятные воспоминания и с ходупредложила за Лукерью сто рублей. Обыкновенная цена за девушку-невесту быладвадцать пять рублей, но это показалось Елизавете унизительно малой суммою.Шубин сбил цену до пятидесяти, бранясь на чем свет стоит на барынек, которыеготовы все свое богатство спустить ежели не на помады или тряпки, так на иныепричуды свои. Наконец ударили по рукам, оставшись чрезвычайно довольными другдругом.

Елизавета едва угомонила осчастливленную Лушеньку, котораярвалась бегом бежать в Любавино, к милому другу. Однако гостеприимные хозяевапредложили Елизавете заночевать под их кровом, тем паче что до вечера ей ещепредстояло увидеть преизрядную потеху.

Потеха сия состояла в том, что один из шубинских крепостных,мужик головастый и на выдумки гораздый, с некоторых пор размышлял наднесправедливостью Творца, который почему-то не наделил любимое создание свое,человека, способностью летать, хотя даровал сие великолепное умение не толькоптицам, но и самым ничтожным мошкам. Решившись исправить сие упущение, Гаврила(именно так звалась беспокойная головушка) прилежно наблюдал за птицами инаконец решил, что крылья и человеку пристали. Только крылья особенной прочностии величины, ибо человек велик ростом и весом и кости его тяжелы. Махатькрыльями, подобно птице, человек, конечно, не сможет; Гаврила сообразил, чточисло взмахов непременно имеет какое-то значение для полета, но парить на них ввоздушных струях ему будет вполне способно. После долгих мучений и старанийГаврила наконец соорудил крылья и сегодня намеревался их опробовать на высокомобрывистом берегу Волги, неподалеку от села.

Хозяева были так любезны и вместе с тем настойчивы, чтоЕлизавета не нашла сил воспротивиться приглашению, хотя у нее почему-то тяжелосделалось на сердце. Но задуматься ей не дали. Спешно отправились в путь.

Бугор, облюбованный Гаврилою для рискованного опыта, былусыпан народом. Чудилось: здесь собрался стар и млад не только из Работок, но исо всей округи. Лошадям ступить было негде, так что господа принуждены былиидти пешком к месту потехи. Но, увидав самые крылья, Елизавета враз пересталасмотреть на сие как на пустую забаву.

Они занимали чуть ли не весь верх холма и напоминалипричудливый, неровный треугольник. На гибкий каркас из ивовых прутьев быланатянута провощенная холстина, в солнечных лучах казавшаяся прозрачной. Подкрыльями оказалось прикручено подобие корзинки, и Елизавета сперва решила, чтоэто сиденье для полетчика, но оно было какое-то дырявое, и Елизавета отказаласьот намерения понять его назначение.

Возле крыльев по-хозяйски стоял молодой мужик, и ясно было,что это и есть хитромудрый Гаврила. Елизавета поглядела на мастера с уважением,однако тут в душу ее вновь закралось сомнение. Уж больно крепок, кряжист,коренаст был сей Гаврила! Уж больно увесистый животик нависал над его алымкушаком! Очень трудно вообразить сего тяжеловеса парящим в небесной вышинеподобно птице... Даже если ему удастся каким-то чудом оторваться от земли, онтотчас рухнет – и разобьется насмерть!

Похоже, те же самые сомнения отягощали и мастера, ибо онвзирал на собравшуюся толпу с видимым замешательством. А народ уже горелнетерпением. Он желал увидеть обещанный полет – и все тут. В веселых,поощрительных выкриках уже звучали недовольные нотки.

И тут Гаврила решился. Он со всех ног кинулся к своемубарину, низко поклонился и, сконфуженно улыбаясь, что-то зашептал. Он оченьстарался, чтобы чужая барыня ничего не слышала, поэтому Елизавета отошла всторонку, с любопытством ожидая развязки.

Шубин и Асселен сперва казались недовольны, но вот улыбкивновь появились на их лицах, и наконец Шубин, выступив вперед, вскинул руку,призывая к тишине.