ожидании получу либо инсульт, либо инфаркт.

Я почувствовал, что невольно впадаю в ступор, с каждой секундой тупею и сейчас предстану перед ним беспомощным кретином, над которым можно издеваться сколько угодно и как угодно. Что делать? Как овладеть собой? Как повести себя в присутствии коллег? Никаких путных мыслей в голову не приходило, и я обреченно уставился на шефа в ожидании неприятности.

— Сольман машину купил! — с ехидством сказал Ампиров, барабаня пальцами по столу.

Не поняв, какое отношение имеет эта фраза к его недавнему обещанию, я вопросительно посмотрел на Ампирова, ожидая пояснений.

— Геннадий Алексеевич, Вы что, не поняли, что я сказал? Сольман МАШИНУ КУПИЛ! — повторил шеф, считая, что я впадаю в шок от его сообщения и наслаждаясь произведенным эффектом.

— Что? Машину купил? — спросил я, недоумевая. — Слава Богу, что купил. Пусть ездит на здоровье. Встречу — поздравлю обязательно. А что?

— Ну и выдержка же у Вас! — шеф сделал вид, будто восхищается моей реакцией.

— Что Вы имеете в виду? — искренне удивился я.

— Если бы я не знал жизни, я бы подумал, что Вам все равно!

Шорина насмешливо захихикала.

— Да мне действительно все равно. А что тут удивительного? Кстати, почему у некоторых это вызывает ядовитенький смешок? Что смешного я сказал?

— Гена, не рассказывайте нам сказок. Не делайте вид, что эта новость Вас никак не задевает.

Шеф говорил подчеркнуто пренебрежительным тоном, словно я строю из себя глуповатого «петрушку», а он, такой умный и проницательный, видит меня насквозь.

— А почему она должна меня как-то задевать? Если бы Слава Сольман был моим другом, я бы за него порадовался, обмыть заставил. А у нас с ним отношения самые что ни на есть служебные. Так что купил человек — хорошо, значит.

— Вы хотите сказать, что Вам это безразлично? — насмешливо спросил Ампиров.

— Лично я, Валентин Аркадьевич, ничего от этого не выиграл и не проиграл. Но от того, что человек мечтал о машине, и его мечта, наконец, сбылась, мне просто приятно. Так почему Вы считаете, что я должен по этому поводу проявлять какие-то негативные эмоции?

Я подошел к шкафу с запыленными учебными плакатами и стал перебирать их, отыскивая нужные для предстоящей лекции.

— У Вас что, есть машина? — продолжал цепляться шеф.

— Вы же знаете, что нет, — спокойно ответил я.

— И Вам что, не хотелось бы ее иметь? — наседал Ампиров все с той же издевкой.

— Ну почему же? Хотелось бы. Но я об этом и мечтать не смею. Зарплата не позволяет и вряд ли когда-нибудь позволит, — сказал я, намереваясь поскорее закончить навязанный Ампировым разговор и отправиться на лекцию.

— Вот именно, — назидательно сказал шеф и поднял указательный палец. — Почему же Вы тогда говорите, что Вам все равно?

— Потому, что мне действительно все равно. Я, по-моему, только что вразумительно все объяснил, — ответил я, уже начиная терять самообладание.

Ампиров хмыкнул и, скривив высокомерную улыбку — знаем, мол, таких альтруистов, — опережая меня, покинул преподавательскую. «Все же он выполнил свое обещание. Ему удалось испортить мне утреннее настроение. Не мытьем, так катаньем», — констатировал я про себя.

После лекции я отправился в научную лабораторию. Там на моем рабочем столе лежала небрежная ампировская записка, торопливо нацарапанная на неряшливо оторванном обрывке тетрадного листка. Шеф никогда не заботился о разборчивости собственных письмен. Мотыльков как-то сказал по этому поводу:

— Писать людям такие записки — жуткое хамство. Это значит: «поедят, скоты». Пусть, мол, расшифровывают, а мне плевать. Что мне, стараться для них тут, что ли? Свиньям же не пекут пирожков с визигой, а цепным псам не жарят отбивных.

Я сел за стол и принялся разбирать шефовские уродливые каракули с недописанными окончаниями. При этом меня ни на секунду не покидало чувство униженности. Словно мне что-то там бросили в дерьмо, и я, преодолевая брезгливость, копаюсь в нем в поисках чего-то нужного только мне, потешая того, кто это сделал. Подобным образом, говорят, в тюрьмах уголовники издеваются над «опущенными».

Наконец, мне кое-как удалось дешифровать ампировский манускрипт:

«Г. А.!

1) Срочно соберите все, что у Вас есть наработанного по последнему этапу темы, обсуждавшейся вчера на нашем «хурале», и зайдите ко мне. Но перед этим проконсультируйте Евсеева. Он никак не может разобраться в составленном Вами для него плане статьи.

2) Вера Терентьевна отпечатала Вашу главу отчета. Прочитайте ее внимательно, откорректируйте и оставьте ей для исправления.

3) По дороге ни с кем не останавливайтесь. Помните, что я Вас жду для срочного дела.

С ув., В. Ампиров.

18/III»

Ампиров встретил меня недовольным взглядом.

— Гена, где Вы были все это время? Я же Вам ясно написал и подчеркнул: «срочно». А вы, как всегда, не торопитесь. Вы — человек, который никогда не торопится. Верно?

— Вы же мне поручили прежде проконсультировать Вашего аспиранта Евсеева, а потом еще и вычитать текст, отпечатанный Верой Терентьевной, — возмутился я его несправедливостью.

— Геннадий Алексеевич, не оправдывайтесь. Сачкуете, так сачкуете. Все-все! Ведите себя как мужчина, не уподобляйтесь Булановой. Молчите хоть на этот раз ради Бога! Сегодня пятница — в два часа уходит фельд-почта. Поэтому Вы должны срочно к тому времени написать тезисы нашего с вами доклада на питерской конференции, отпечатать и подготовить к отправке в Питер. Времени, как видите, в обрез. Так что не теряйте ни минуты, идите и действуйте. Черновик должен быть готов до двенадцати. В первом отделе с двенадцати до часа перерыв. Там такая публика, что в перерыв работать не будет ни единой минуты.

— Валентин Аркадьевич, в таких временных рамках это невозможно, — попытался возразить я. — Это же тезисы научного доклада, а не запись в книге жалоб и предложений.

— Если не работать, а разводить демагогию, то ничего, конечно, сделать невозможно. Сегодня — крайний срок. Дальше все автоматом отодвигается на неделю, а питерцы через неделю заканчивают прием тезисов. Час назад телефонный разговор был. Так что идите и интенсивно работайте, — сказал шеф и демонстративно уткнулся в бумаги.

— Что ж, попробую, — сказал я, направляясь к двери.

— Надо работать, а не пробовать! Одна попробовала — семерых родила! Мне некогда заниматься с Вами разного рода прессингами, внушениями да разъяснениями. Идите — трудитесь на благо кафедры! Хоть раз поработайте с капэдэ, чуточку большим, чем у паровоза!

Я принес черновик около половины второго и, открыв дверь ампировского кабинета, спросил:

— Можно, Валентин Аркадьевич?

— Да, да! Входите! — ответил он раздраженно.

В кресле напротив шефа сидел какой-то полковник с квадратной физиономией. Судя по всему, это был один из представителей нашего заказчика. Он что-то старательно вырисовывал на