По настоянию Ампирова встречу назначили на восемь утра.

— Валентин Аркадьевич, давайте хоть на десять. Людям трудно добираться. Пусть схлынет поток пассажиров в общественном транспорте! — предлагал Плугарев.

— А мы что — не люди? Мы проехали две тысячи километров, чтобы провести эту встречу.

Прощаясь, Ампиров в присутствии всех участников нынешнего совещания с саркастической улыбкой бросил мне на прощанье:

— Геннадий Алексеевич, Вы же смотрите, не застряньте снова в лифте! Пешком спускайтесь — слышите? Нас будут ждать военные! Генералы, адмиралы, полковники! Доктора наук! Да еще вот — уважаемый академик Филуменов Дмитрий Карпович.

Они с Дижником пошли в сторону Смольного монастыря, а я — к своей остановке троллейбуса. Идя вдоль тротуара, я увидел, как голубая «волга — двадцать четыре» проехала вперед и остановилась, не глуша мотора. Когда я с нею поравнялся, открылась дверца, и гостеприимно улыбающийся Филуменов пригласил:

— Геннадий Алексеевич! Садитесь ко мне — я подвезу В

— Спасибо, Дмитрий Карпович. Стоит ли? Мне к метро «Пионерская» — по пути ли Вам?

— Конечно! Мне как раз в ту же сторону.

Я сел в автомобиль и мягко захлопнул дверцу. Филуменов резко рванул с места и помчал по незнакомым улицам и переулкам.

— Геннадий Алексеевич, — внезапно заговорил он, словно продолжая беседу, только что прерванную на полуслове, — Ваш шеф — он что, сегодня не в духе был или просто — людей не любит?

Я молчал, не зная, как себя вести. Но по моей реакции он, как мне показалось, все прекрасно понял.

— Я понимаю, Вы не хотите говорить плохо о своем шефе. Вы поступаете, как человек воспитанный. Но все же правду не следует замалчивать никогда — нужно говорить все так, как оно есть.

Мы ехали по мокрому асфальту, с шумом проносясь по лужам, подолгу простаивая у светофоров и пропуская бесконечные потоки машин и людей, торопящихся домой после утомительного рабочего дня. Многие несли сумки, пакеты, авоськи и коробки с покупками — кто что успел схватить после работы. Филуменов правил спокойно, откинувшись на спинку кресла. По его лицу проносились блики от витрин магазинов и уличных фонарей. Холодный дождь хлестал по стеклам, глухо барабанил по капоту и крыше машины. А в салоне было тепло и уютно, так что когда мы доехали до подъезда Ани, мне не хотелось выходить.

— Большое спасибо, Дмитрий Карпович. Очень приятно было пообщаться. Ведь я впервые так непосредственно общаюсь с академиком. До этого не приходилось.

— Академики, Геннадий Алексеевич, такие же люди, как и все. Мне даже иногда бывает стыдно, что я — академик.

— Это еще почему? — удивился я. — Только гордиться можно

— Не всегда. А стыдно бывает довольно-таки часто, особенно когда я встречаю людей много умнее, талантливее, способнее, квалифицированнее и опытнее себя, которые не академики лишь потому, что в силу различных обстоятельств не смогли юридически оформить свое положение.

— Наш шеф тоже раньше метил в членкоры, но потом, как он говорит, решил с этим делом не связываться по причине занятости своей непосредственной работой.

— Кстати, о Вашем шефе. Он, по-моему, просто не любит людей и наверняка знает, что при выдвижении его коллеги, то ли бывшие, то ли настоящие ни за что не поддержат. В уме ему не откажешь. Но он начинает страдать от зависти, видя рядом с собой человека хотя бы потенциально способнее и квалифицированнее себя. И, чтобы самоутвердиться, обязательно принижает его. Я бы от такого человека стремился держаться подальше. Достаточно понаблюдать, как он ведет себя с окружающими — даже с заказчиками. Мне морально тяжело, дискомфортно в его присутствии. И Вам, я вижу, тоже. Вот и сегодня — он специально настоял на том, чтобы завтра начать работать с восьми. Это неудобно всем, и ему в первую очередь. Но он упрямо стоял на своем, руководствуясь, как мне представляется, единственной целью — показать, какие тут все на его фоне бездельники. А он — горит! Просто сгорает на работе!

— Пожалуй, Вы правы, Дмитрий Карпович. Еще раз большое Вам спасибо за такую непосредственную и откровенную беседу. Люди обычно дипломаты. Боятся обронить лишнее слово. Особенно, что касается других людей. Говорят одно, думают другое, делают третье. До завтра.

Я открыл дверцу, и ветер стал захлестывать салон мелким питерским дождем. Филуменов еще раз радушно улыбнулся и протянул свою теплую широкую руку.

— Я уже достиг такого положения, что могу говорить, что думаю, никого и ничего при этом не опасаясь. Поэтому дипломатия и все то, о чем Вы только что сказали, мне совершенно ни к чему. До завтра, Геннадий Алексеевич! Спокойной Вам ночи!

Я захлопнул дверцу, и автомобиль тут же рванул с места и понесся в осеннюю темноту, теряясь в дымке мелкого дождя.

Утром я встал и позавтракал вместе с Аней. Несмотря на свою нелюдимость, в это утро она была со мной разговорчива и приветлива. Хлопоча над завтраком, она с гордостью рассказывала, что в этом квартале ей выделили двести пятьдесят рублей премии, и что теперь она, наконец-то, купит себе добротные и модные сапоги, в которых сможет спокойно ходить в любую питерскую зиму. Я старался всячески поддерживать ее, но мысленно был там, где мне сегодня предстояло выступать с докладом перед генеральным заказчиком.

Позавтракав, я поблагодарил Аню за угощение и предложил помыть посуду, чтобы она собиралась, не спеша. Но она вежливо отказалась от моих услуг, сославшись на то, что я все равно не смогу помыть так, как это сделает она сама.

Покончив с утренней кухней, Аня мигом оделась, наскоро причесалась и, оставив мне снова ключи с инструкцией, убежала на свой завод. А я начал неторопливо собираться, прокручивая попутно в голове свой доклад, прикидывая возможные вопросы и моделируя ответы на них.

Не доверяя на этот раз лифту, я спустился по лестнице «на своих двоих» и направился к трамвайной остановке. Трамваи шли полупустые, и я, проехав два пролета, вышел у станции метро. Я располагал достаточным запасом времени, чтобы ехать не чем придется, а по заранее намеченному маршруту.

Подойдя к проходной института, я посмотрел на часы. Без двадцати восемь. Хоть за опоздание не получу взбучки, как нерадивый школьник.

В бюро пропусков уже были люди, но шефа и Дижника среди них, слава Богу, еще не было. Что ж, лучше я подожду, чем ждал бы меня шеф, — решил я и вышел на крыльцо. На улице было холодно. Шумели проносящиеся мимо автобусы, троллейбусы, автомобили. Взад и вперед сновали люди — как муравьи в растревоженном муравейнике. Каждый спешил по своим делам. В