дверь, наконец, открылась. На пороге стояла заспанная Аня.

— Здравствуй, Анечка! Рад тебя видеть, — сказал я и вошел в прихожую.

— Здравствуй, Гена, — ответила она без особых эмоций и подставила щеку для поцелуя.

Раздевшись, я вручил ей подарки и письмо от Гали.

— Спасибо, — сказала она столь же безучастно, — иди в ванную, мойся. А я пока приготовлю ужин.

Ужинали мы яичницу с салом и колбасой, пили чай, как минимум, третьего налива. Посмотрев программу «Время», я решил отправиться спать.

— Аня, ты к которому часу завтра?

— К половине восьмого. Выхожу в полседьмого. А ты?

— Я к девяти. Уходя, разбуди меня, пожалуйста.

— Хорошо. Спокойной ночи, Гена. Я тебе уже постелила на диване в большой комнате.

— Спасибо. Спокойной ночи.

Я уснул, едва положив голову на подушку.

Аня оставила мне завтрак, завернутый в старое одеяло — чтобы не остыл. Позавтракав на скорую руку, я сложил в кейс все нужные бумаги и вышел на лестничную площадку. Предусмотрительная Аня оставила записку с подробными пояснениями какой ключ от какого замка и как следует запирать да проверять каждый. Записка содержала номера ключей, выбитые на каждом из них, а также подробный эскиз дверей с расположением замков, имеющих ту же нумерацию, что и ключи. Это была затертая ксерокопия. Как видно, ею пользовался не я первый.

Лифт стоял на седьмом этаже, и его дверь тотчас же отворилась, едва я надавил на кнопку. Вниз он двинулся с подозрительным грохотом и скрежетом. Непрерывно подрагивая, он вдруг отчаянно завибрировал и, словно обо что-то споткнувшись, остановился. Я безуспешно пытался привести его в движение в любую сторону, нажимая на разные кнопки. Где-то наверху слышались щелчки, но лифт оставался на месте.

Пришлось нажать кнопку экстренной связи. Никто не отвечал. Я принялся нажимать еще и еще, уже думая, что связь не работает.

— Слышу! Слышу! — послышался, наконец, из динамика недовольный мужской голос. — Что там такое?

— Лифт остановился — ни туда, ни сюда! Я на работу опаздываю!

— Дом тридцать два, подъезд три? — спросили из динамика.

— Да! Именно так!

— Ждите. Сейчас приду.

Ждать пришлось минут сорок, не меньше. Было уже без четверти девять, когда я вскочил, наконец, в троллейбус. Вот невезуха! Сейчас начнется! Профессор не преминет макнуть меня в дерьмо при Дижнике! И зачем я с этим лифтом связался при таком дефиците времени? Но что теперь поделаешь? Я приготовился глотать пилюли.

Как ни странно, опоздал я всего на пятнадцать минут. В бюро пропусков Ампиров встретил меня ураганным потоком ругани.

— Как можно! Уже четверть десятого, а Вы только приехать изволили! Командировки — не то место, где отсыпаются! Вы что, не могли попросить родственников, чтобы Вас разбудили, если сами просыпаться не умеете?

— Я в лифте застрял, уважаемый Валентин Аркадьевич! Сорок минут просидел, пока меня освободили!

— Вы что, не можете выдумать чего-нибудь поинтереснее? Транспорт не ходил! Трамвай сошел с рельс! Пожар случился! А то — в лифте застрял! Совсем по-детски.

— Врать не привык, Валентин Аркадьевич! Застрял — значит застрял! Был бы пожар — сказал бы, что пожар!

— Бросьте, Гена! Это не лучший способ отпетую лень прикрывать! Нас уважаемые люди ждут! Специально приехали, чтобы с нами работать, а Вы их бессовестно заставляете ждать! Звоните теперь сами — оправдывайтесь! Я за Вас краснеть не собираюсь! Правда, все равно стыдно! Ведь вся ответственность так или иначе на мне лежит! Вот с кем приходится работать, — кивнул он в мою сторону, апеллируя к Дижнику.

Дижник дипломатично промолчал, едва заметно ухмыльнувшись в густые русые усы с проседью.

Я подошел к настенному телефону и позвонил в отдел. Ответили приветливо, словно и не было никакого опоздания.

Получив пропуска, мы стали ждать у проходной, пока к нам спустится кто-либо из сотрудников, чтобы провести в отдел. В закрытом институте это процедура сложная. Через четверть часа прибежал сам Плугарев — начальник отдела.

— Здравствуйте! Пойдемте — все уже на месте.

— Почему так долго никто не выходил? — поинтересовался Ампиров.

— Понимаете, Валентин Аркадьевич, из Казани позвонили. Междугородка — пришлось поговорить, — оправдывался Плугарев.

— Вот так всегда и получается! Один проспал, потом на лифт спирает, — кивнул Ампиров в мою сторону, — другому срочно понадобилось по телефону болтать! Можно же было сказать, чтобы через полчаса перезвонили! Тут люди ждут! Дома работу и семьи бросили, в поезде тряслись, в гостинице мучились, позавтракать как следует не успели! А теперь стоим у порога и ждем, как нищие! Бар-дак!

— Простите ради Бога, Валентин Аркадьевич! Так получилось, — извинялся на ходу Плугарев.

В лаборатории нас встретили главный инженер, два ведущих сотрудника из отдела Плугарева и еще один незнакомый человек лет шестидесяти пяти. Он был среднего роста с короткими седыми волосами, зачесанными набок. В его серых спокойных глазах светились доброта и глубокий интеллект. Все в нем было насквозь проникнуто доброжелательностью.

— Знакомьтесь. Профессора Ампиров Валентин Аркадьевич и Дижник Валентин Григорьевич. Вот это — доцент кафедры Валентина Аркадьевича, Очерет Геннадий Алексеевич, — представил нас Плугарев.

— А это — академик Филуменов Дмитрий Карпович, — добавил Плугарев, указывая на пожилого незнакомца.

— Очень приятно, — с подчеркнутым безразличием и без каких-либо эмоций ответил Ампиров, протягивая руку Филуменову.

Он смотрел на академика пренебрежительным взглядом, недвусмысленно выражавшим: «Ладно! И мы — тоже такие»!

Филуменов был действительно улыбчив, приветлив и исключительно доброжелателен.

— Ну, Валентин Аркадьевич, как Вы предлагаете сегодня работать? — спросил Плугарев.

— Сначала Геннадий Алексеевич доложит о результатах нашей работы. Потом вопросы, обсуждение, предложения. Затем Валентин Григорьевич расскажет об уже работающей линии связи. А после — как обстановка подскажет. Возражения есть?

Возражений не последовало. Тем временем я развесил привезенные с собой плакаты и, вооружившись телескопической указкой, ждал соответствующей команды.

— Ну что ж, ведите, Валентин Аркадьевич! — предложил Филуменов.

— Охотно, — вставая, сказал Ампиров. — Предоставляем слово доценту Очерету Геннадию Алексеевичу. Без стеснения скажу, что он — наш мозговой центр, моя правая рука и первый советчик в научных вопросах. Правда, он иногда бывает недисциплинирован — как сегодня, например. Но человек он талантливый. Сами сейчас убедитесь. Пожалуйста, Гена.

— Простите, Геннадий Алексеевич, — вмешался Филуменов, — сколько Вам нужно времени для доклада? По опыту знаю, что в любых вопросах для изложения сути тридцати минут вполне достаточно. Согласны?

— Согласен.

— Ну, тогда — с Богом! — с искренней улыбкой сказал Филуменов.

Мы работали до пяти вечера. Обсуждали, спорили, вместе ходили обедать в институтскую столовую, делились впечатлениями. Филуменов создавал вокруг себя такую непринужденную обстановку, что даже Ампиров с его пренебрежительно-скептическими репликами не мог омрачить ситуацию.

Договорились на следующий день, как и планировалось, представить материал генеральным заказчикам.