перед Вами не студенты!

— Мы приехали сюда работать! Так давайте же, в конце концов, работать! — орал Ампиров, срываясь на фальцет. — Работать пора! Геннадий Алексеевич, где наши плакаты?! Начнем с Вас — Вы один здесь храните олимпийское спокойствие, как самый свободный и спокойный человек на нашей кафедре! Остальные уже взвинчены по разным причинам! Тихо! Не мешайте моему сотруднику — это наш мозговой центр! Докладывайте, Гена!

Я начал доклад.

Юлий Гарбузов

12 января 2002 года, суббота

Харьков, Украина

44. Визит в общежитие

Утомительный ампировский «хурал» подходил к завершению. Мой доклад прошел, что называется, «на ура». Потом я удачно парировал множественные нападки шефа и его приближенных, даже самые демагогические. Будник искренне поддержал мою идею использования цифровой техники в прерывистом канале передачи информации. К моему немалому удивлению, Сабельник и даже Сольман выступили в мою поддержку. Швец занял нейтральную позицию и отмолчался, оставшись, как всегда, в тени. Удобная позиция, надо сказать. Швец и Степанов — на публике молчуны известные. Таких людей принято называть практичными. Они молчат при распределении премий, при возникновении спорных ситуаций в научных и инженерных решениях, при анализе неблаговидных поступков коллег, при разрешении всевозможных конфликтов и, конечно же, при кулуарных политических спорах. Ампиров всегда любил выслушивать их с глазу не глаз, где они, несомненно, высказывали такое мнение, какое он хотел слышать. А на это у них был тончайший нюх — и собачьему не чета. Но публично эти субъекты предпочитали не высказываться, а если уж их усиленно тянули за язык, отделывались короткими, ничего не значащими, самыми общими, нейтральными фразами.

В заключение Ампиров, по обыкновению, подбил бабки и, как всегда, закончил свое выступление словами:

— Что ж, поскольку других предложений нет, на данном этапе принимаем решение двигаться в направлении, определенном Геннадием Алексеевичем. Кто-нибудь возражает? Нет. Тогда на этом закончим. Все, кроме Геннадия Алексеевича, свободны. Геннадий Алексеевич, задержитесь, пожалуйста. К Вам у меня особое дело.

Уставшие сотрудники с облегчением покинули помещение. Все, не сговариваясь, направились в туалет.

Тщательно вымыв руки, я не остался с коллегами в курилке, а вернулся в кабинет Ампирова в ожидании разговора по обещанному «особому делу». Интересно, зачем я ему понадобился? Чего он от меня еще хочет после утомительного четырехчасового «хурала»?

В кабинете была нестерпимая духота, и Ампиров, войдя вслед за мной, поморщившись, сказал:

— Ну и надышали — как в подводной лодке! Гена, не в службу, а в дружбу — откройте, пожалуйста, окно. Пусть хоть немного проветрится.

Я тут же без колебаний исполнил эту просьбу и сел у ампировского стола, заинтригованный его обещанием какого-то «особого дела». Шеф молчал, а я терпеливо ждал, как мне представлялось, важного конфиденциального разговора. Но он явно не спешил. Достав свою потрепанную красную тетрадь, шеф полистал ее, отыскал нужную запись, придвинул к себе телефонный аппарат и набрал номер. Из трубки до моего слуха доносились вызывные гудки, но на другом конце линии отвечать явно не спешили. Наконец, послышался недовольный низкий голос:

— Алло, вас слушают.

— Михаила Яковлевича, пожалуйста, — попросил Ампиров несколько пренебрежительным тоном.

— Какого еще Михаила Яковлевича? Уже полтора часа, как рабочий день кончился! — дерзко ответили с другого конца и бесцеремонно положили трубку.

— Вот Вам, Гена, пример отношения к работе советских служащих, — прокомментировал шеф. — Не успел прозвенеть звонок, как в НИИ метрологии уже никого днем с огнем не сыщешь. О работе все тут же и думать забывают. Начисто. Ни дать, ни взять, как у нас на кафедре.

Он положил трубку и стал собирать портфель.

— Что ж, нам теперь ничего не остается, кроме как тоже пойти домой. Воленс-ноленс превращаешься в такого же советского служащего. Бардак! Пошли, Гена, — сказал Ампиров, вставая из-за стола.

— Валентин Аркадьевич, Вы, кажется, хотели со мной о каком-то особом деле поговорить? — деликатно напомнил я.

Ампиров снисходительно улыбнулся и, как бы нехотя, махнул рукой.

— Да нет, Гена. Никакого особого дела у меня к Вам нет. Это я так, чтобы перед коллегами Ваш авторитет поднять. Идите, запирайте свою комнату, а я пока по лаборатории пройдусь. Посмотрю, кто там поработать остался.

Когда я вынул ключ из замка, Ампиров уже стоял у выхода и, по обыкновению торопя, махал мне рукой.

— Скоренько, скоренько, Гена.

Меня подмывало отреагировать на это нетерпение его же обычным в подобных случаях риторическим вопросом: «Вы опять опаздываете с работы?» Но ответная реакция стоила бы мне здоровья, и я удержался без особого волевого усилия.

— Никого. Вот! Что я Вам только что говорил?! — проскрипел шеф, когда я подошел. — Ну, один в один, как в этом насквозь прогнившем Институте метрологии. Вот так всегда. Кроме Валентина Аркадьевича о работе никто не думает. Что же будет, когда я уйду на пенсию?! Э-э-эх! — он с безнадежностью махнул рукой.

Мы спустились по лестнице, и я направился к дежурному вахтеру, чтобы сдать ключи.

— Так. Вы, Гена, сдавайте ключи, а я пойду. Хоть раз приду с работы пораньше. А то дома забыли уже, как я выгляжу. Внучка растет, совсем не зная дедушку. Будьте здоровы, Гена, — он протянул мне руку и после вялого рукопожатия быстрым шагом пошел к «вертушке».

Утром следующего дня, войдя в преподавательскую, я увидел самодовольную физиономию Ампирова. Он сидел за столом Сойкиной и, по обыкновению, саркастически улыбался.

— О-о-о! Геннадий Алексеевич! Желанный гость на кафедре! Здравствуйте, дорогой мой. Несказанно рад Вас видеть! — сказал он нараспев.

— Да ты, никак, на работу ходишь, — обратилась ко мне Шорина, как всегда, подпевая шефу. — Да еще и на первую пару не опоздал к тому же!

Овсянкина бросила в мою сторону сочувственный взгляд. Я понял, что ее лихорадит от негодования, но она все же сдержалась. Буланова, Андрющенко, Краус, Исаков и Абросимов молча продолжали заниматься своими делами, отреагировав на мое появление едва заметным кивком головы.

— Здравствуйте, — меланхолично сказал я и подошел к вешалке, чтобы раздеться.

Когда я повесил куртку, Ампиров все с той же саркастической улыбкой сказал:

— Хотите, Гена, я вам сейчас настроение испорчу?

По моей спине от поясницы до затылка прокатилась горячая волна. «Ну, сейчас мне шеф опять какую-то гадость преподнесет. Что ж, чем раньше, тем лучше», — подумал я, а вслух сказал:

— Давайте, давайте, Валентин Аркадьевич. В первый раз, что ли? Только поскорее, пожалуйста. Если можно, конечно.

Ампиров посмотрел на часы и, пожав плечами, недоуменно спросил:

— Чего это Вы меня так торопите? До звонка еще далеко — целых полчаса.

— Чтобы услышать Вашу новость до того, как я в ее