— Вот именно. Мы с Мейером, как видите, не такие уж ирьяные приверженцы старины… но должно же у еврея оставаться нечто нерушимое,синагога и всякое такое… — он неопределенно повертел пальцами. —Нельзя полностью рвать с еврейством.

— О да, разумеется, — сказал Бестужев. —Господа, а нет ли поблизости местечка, где мы могли бы выпить по рюмочке? Стольнеожиданная встречали где, в Америке…

— Пожалуй, — сказал Голдман. — Пожалуй. Каксчитаете, Мейер?

Мейер был не против, и они двинулись по аллее. Не теряявремени, Бестужев принялся излагать свою импровизацию, для пущего удобствавплетая в нее обрывочки настоящей биографии: как он пустился искать счастья изсвоей неописуемой дыры, как в губернском городе нежданно-негаданно угодил подвоинскую повинность и не сумел отвертеться, как служил в стоявшем подПетербургом драгунском полку и, получив отпускное свидетельство, ухитрилсязацепиться в Петербурге.

— У Якова Перельмана, — развивал он тему беззазрения совести справедливо полагая, что в Петербурге уйма Перельманов, такчто один вымышленный погоды не сделает. — Не доводилось слышать? Крупнаяювелирная фирма, да.

— Неужели вам удалось подняться до приказчика в такомсерьезном бизнесе, дорогой Михаил? — поднял брови Голдман. — Судя повашему виду, вы вполне благополучны и не ночным сторожем в России трудились…

Бестужев долго не задумывался над очередным вымыслом.Объявлять себя ценным сотрудником ювелирного дела не следовало — они могут вэтом разбираться, провалишься… Следовало бы придумать нечто такое, чтоперекликалось бы немного с его подлинным родом занятий… Ага!

— Нет, там все было несколько иначе, — сказалБестужев. — Вы занимались когда-нибудь ювелирным делом? Нет… Ну все равно,наверняка слыхивали о нем то и это… Есть там своя специфика, господа мои. Оченьуж ценный товар, требует особой заботы. Вы совершенно правы, числился-то яприказчиком, но занимался совсем другой работой, для которой, по-моему, иназвания не придумано. Я налаживал там охрану, руководил сторожами, темилюдьми, что сопровождали особо ценные партии товара, одним словом,присматривал, чтобы там было все безопасно, чтобы ничего не грозилодрагоценностям, чтобы у служащих не возникло разных глупых мыслей, а то вы ведьзнаете, как оно иногда бывает.

Мейер хохотнул:

— То есть вы, образно выражаясь, были у Перельманаэтаким начальником жандармерии?

— Очень удачно подмечено! — воскликнул Бестужев,искренне смеясь. — Да, если считать Перельмана государем императором, то ябыл чем-то вроде главы тайной полиции…

— И отчего же ушли?

— Старик умер, — сказал Бестужев с налетомгрусти. — С наследниками как-то не сложилось…

Они вошли в небольшое тихое заведение, устроились в углу,Голдман что-то коротко бросил официанту на английском, и тот принес тристакана, в которых виднелась жидкость, крайне напоминающая разбавленное шипучейсодовой виски. Именно этим она и оказалась на вкус. Бестужев, как и егособеседники, на американский манер посасывал напиток — что давалось с трудом ивызывало форменное отвращение, но приходилось терпеть, дабы соответствоватьздешним политесам.

— Значит, вы были чем-то вроде начальника частнойполиции в солидной ювелирной фирме… — задумчиво сказал Голдман. — Идолго?

— Пять лет, — сказал Бестужев. — СтарикПерельман был, между нами, очень прижимист, но мне платил хорошо, понимал, чтоесть вещи, на которых экономить не след. Тем более что получалось у менянеплохо, набрался сноровки. Военная служба многому научит человека сметливого…

— Да, я вижу, — сказал Голдман не безодобрения. — Как у вас ловко получилось с этим прохвостом… Так быстро иумело вы его одолели, я и глазом моргнуть не успел, да и Мейер тоже.

— То ли еще бывало, — скромно сказал Бестужев.

— Значит, вы человек, понаторевший в этих самых делах…

И они с Мейером обменялись откровенным, выразительным взглядом,оставшимся непонятным для Бестужева. Голдман продолжал:

— А потом, значит, вы не сработались с наследниками ирешили попытать счастья в Америке?

— Угадали, — сказал Бестужев. — Я, правда, незнаю по-здешнему ни словечка, но полагал, что смышленый еврейский парень нигдене пропадет. Два дня как прибыл сюда…

— И тем не менее не производите впечатления робкого,потерявшегося в незнакомой стране человека, — промолвил Голдман не безодобрения. — Посмотрите, Мейер, какой бравый и уверенный в себе еврейскийюноша, душа радуется… Я так полагаю, вам и Эллис-Айленд удалось пройти беззатруднений?

«Неужели влип? — подумал Бестужев. Вопрос совершеннонепонятен, судя по его небрежной обыденности, он касается чего-то привычного,всем давно известного, но знать бы только, чего… — Ладно, будем идтинапролом».

— А что такое Эллис-Айленд? — спросил Бестужев.

Голдман поднял бровь:

— Как это, вы не знаете? Все иммигранты проходятдосмотр и опрос на острове Эллис-Айленд…

— Ах, вот оно что… — пожал плечами Бестужев ссамым безмятежным видом. — Но я не объявлял себя иммигрантом, дорогойГолдман. Я просто-напросто приплыл сюда, как путешественник, хотел поначалуприсмотреться, что здесь и как, а уж потом решать, обосноваться ли тут илипоискать счастья где-нибудь в другом месте. Здешние законы такое нисколечко незапрещают, насколько я выяснил.

Судя по их лицам, они преспокойно проглотили такоеобъяснение.

— Ах, вот как… — кивнул Голдман. — Завидуювам, нынешней молодежи, как вам все просто… А я вот приехал сюда с узелочком ипарой монет в кармане. Тогда еще не было учреждения на Эллис-Айленд, был приютна острове Вард. Там работала на филантропических началах сама Эмма Лазарус…судя по вашему лицу, вы о ней и не слыхивали? Ах, эта молодежь! Эмма Лазарус,надобно вам знать, как раз и придумала те слова, что сейчас отчеканены уподножия статуи Свободы: «Дайте мне ваших обездоленных…» Даже чуточку грустно,Мейер, до чего молодежь не помнит славного прошлого…

— Молодежь, — кратко поддержал Мейер.

Как Бестужев уже определил, Мейер был молчуном.

— Значит, прибыли как путешественник… — продолжалГолдман. — Надеюсь, не в первом классе? А то вы, молодежь, любите ненужныйшик…

— Ну что вы, сказал Бестужев. — Во втором.

Голдман вздохнул:

— Все равно пустой шик… Мы в свое время за радость считалии третий… Вот и Мейер плыл в третьем, со всякими ужасными итальянцами и вообщенепонятно кем, и я… Я делаю вывод, что безденежье вас пока что не мучает?

— Пожалуй, — сказал Бестужев. — У меня естькое-какие накопления… состоянием их, разумеется, не назвать, но продержаться напервых порах помогут.

— Ненадолго помогут, если будете шиковать, —наставительно сказал Голдман. — Ну вот с какого перепугу вы таквырядились? Посмотреть со стороны — вылитый спортсмен-бездельник, увлеченныйспортом… Вы что, занимаетесь спортом?