— Мне только что телефонировали в номер… Возниклосрочное дело, вполне возможно, мне придется уехать, и надолго. Если я непоявлюсь до полуночи, это будет означать, что номер мне более не нужен. Вслучае, если так и случится, направьте счет моему банкиру… или у вас так непринято?

— О, не беспокойтесь, мистер Сойер! — сосладенькой улыбочкой сказал портье. — Именно так я и поступлю, если вы невернетесь к указанному сроку. Надеюсь, ничего неприятного не произошло.

— Ну что вы, нет, конечно, — сказалБестужев. — Бизнес… Мною никто за это время не интересовался?

— Ни одна живая душа, — заверил портье.

Бестужев прикинул кое-что. Портье в подобной гостинице —персона солидная и мелких подачек от посторонних не берет. Следовательно, Луизасо своим спутником либо воспользовались сребролюбием служащего рангом пониже,либо попросту с уверенным видом прошествовали к лифту. Тем меньше шансов, чтоих кто-нибудь будет искать…

Он кивнул портье и столь же неторопливо направился к выходу.Верзила так и остался ерзать на диване, глядя вслед с совершенно потеряннымвидом.

Солидный швейцар в сюртуке с позументами распахнул высокуюдверь, и Бестужев сделал свой первый абсолютно самостоятельный шаг потерритории Северо-Американских Соединенных Штатов.

Главное было — не поддаваться робости. Спустившись поширокой каменной лестнице, он, не колеблясь, окунулся в поток прохожих. Надосказать, поток этот был не таким суетливым, суматошным, как то, что он наблюдална улицах прежде, здесь шествовали гораздо степеннее, почти как на парижскихБольших Бульварах. Вероятнее всего, Бестужев оказался в одном из респектабельнейшихуголков города, судя по зданиям и облику окружающих.

Какое-то время он двигался, стараясь не выбиваться из общегоритма. Пожалуй что, первая растерянность давно схлынула — и он даже началопределять, есть ли за ним слежка (вместе с телохранителями Луиза очень дажесвободно могла прихватить с собой и хватких филеров). По всему выходило, чтослежки за ним сейчас нет. Очаровательную амазонку подвело чувство некоегопревосходства: чересчур уж она уверилась, что Бестужев здесь совершенно беспомощени не решится на отчаянный поступок вроде бегства в неизвестность…

На вокзал, разумеется, нельзя. Уж коли она прознала пропокупку билета до Вашингтона, то наверняка постаралась, чтобы там дежурилиловкие агенты. Если их сейчас на вокзале и нет, то перед отходом поезда онинепременно появятся, к гадалке не ходи… Замаскироваться столь искусно, чтобыобмануть филеров, которым наверняка розданы его фотографии, не получится, тутнеобходим театральный грим. Стоило бы, безусловно, незамедлительно изменитьвнешний вид, насколько это возможно без услуг гримера — поменять одежду,головной убор, нацепить очки или пенсне с простыми стеклами. Вот только сделатьэто затруднительно, даже располагая чековой книжкой: попробуй отличи, не знаяязыка, вывеску магазина готового платья от, скажем, кондитерской лавки. Апосему…

Он вовсе не шел наобум, у него уже была конкретная цель, окоторой Бестужев подумал еще в номере, слушая Луизу, с очаровательной улыбкойсыпавшую нешуточными угрозами…

Вскоре он увидел то, что требовалось — на перекрестке, утротуара, стояли вереницей полдюжины открытых экипажей с привычно понурившимисявозницами на облучках. У экипажей был именно тот простовато-стандартный вид,свойственный извозчичьим средствам передвижения…

Не колеблясь, Бестужев подошел к переднему, преспокойношагнул в экипаж и опустился на жестковатое сиденье. Возница вмиг встрепенулся,вопросительно обернулся к нему — маленький носатый человечек, черный, как грач,в шейном платке вместо галстука.

— Друг мой, — сказал Бестужев спокойно, — выговорите по-немецки, быть может?

Судя по недоуменному пожатию плечами и удивленнойфизиономии, язык этот оказался вознице неизвестен. Точно так же он отреагировали на фразу по-французски.

— Ну и варвары же вы здесь, братец ты мой… —усмехнулся Бестужев, произнеся это на родном языке. — Гарлем. Понимаешь?Или я неправильно произношу? Г-а-р-л-е-м…

— Гарлем! — кивнул извозчик и протарахтел длиннуюфразу, из которой Бестужев не понял ровным счетом ничего.

И повторил:

— Гарлем!

— Гарлем, Гарлем! — закивал извозчик.

И начал произносить непонятные слова с вопросительнойинтонацией.

— Деньги у меня есть, любезный, можете несомневаться, — заверил Бестужев и продемонстрировал парочку здешнихзеленых ассигнаций.

Дело, кажется, было вовсе не в его платежеспособности…Возница, явно произнося слова как можно медленнее и внятнее, продолжалтарахтеть что-то, задавая непонятные вопросы.

— Гарлем! сказал Бестужев.

— Гарлем, Гарлем! — откликнулся извозчик.

И снова затарахтел, уже раздраженнее, округляя глаза, помогаясебе бесполезными в данной ситуации жестами, глядя на Бестужева, как насубъекта, мягко выражаясь, не блещущего особым умом.

— Какого ж рожна тебе нужно, иностранная твояморда… — задумчиво протянул Бестужев, чувствуя не смущение, а злость.

Извозчик, уже начинавший сразу видно, закипать, изрекдлиннейшую тираду, из которой Бестужев понял лишь дважды повторявшееся«Гарлем». Судя по мимике, жестикуляции, внешнему виду, это был представительскорее латинской расы, нежели англосаксонской.

— Италиано? — спросил Бестужев. Извозчик просиял:

— Си, си, синьор, италиано!

И произнес длинную фразу на гораздо более мелодичном языке —вот только из итальянского Бестужев знал еще меньше, чем из английского.Кьянти, лаццарони, гондола… На этом его познания исчерпывались.

Убедившись, что странный наниматель не владеет иитальянским, возница трагически закатил глаза, пробормотав себе под нос что-тотакое, что явно не украшало певучий язык солнечной Италии. Тянуться это моглодо бесконечности, и Бестужев от злости начал, кажется, понимать, в чемзагвоздка: Гарлем, похоже, не так уж мал, и кучер требует более конкретныхгеографических указаний. Очень может быть: ведь и в Петербурге, если сказатьизвозчику «На Васильевский остров!», он рано или поздно попросит уточнить, кудаименно…

Вздохнув, Бестужев поступил просто: достал ассигнацию в пятьдолларов, что по здешним меркам для простого народа было достаточно приличнойфинансовой суммой, сунул ее в руку извозчика, энергично махнул рукой куда-то впространство и непререкаемым тоном приказал:

— Гарлем!

Переводя взгляд то на него, то на купюру, извозчик,гримасничая, что-то прикидывал. В конце концов он пожал плечами так, что ониедва не поднялись выше ушей, отвернулся, взял кнут и прикрикнул на подтощалуювороную лошадку. Экипаж отъехал от тротуара и ловко влился в общий поток. Неоглядываясь более, извозчик сосредоточил все внимание на управлении экипажем.Бестужев устало вздохнул: поистине, деньги — гениальнейшее изобретениечеловечества…