Медленно опустившись на постель, я озвучила единственный оставшийся вопрос:

— И как после такого спать?

— Молча, родная, — Риан исчез за дверью, ведущей в ванную. Оттуда донеслось его чрезмерно спокойное: — В любом случае исправить ничего уже нельзя, а выспаться необходимо, день предстоит непростой.

Вынимая шпильки из волос, я спросила:

— Действительно ничего нельзя было сделать?

Спросила тихо, очень тихо, и все же он услышал, а когда вернулся, весь мокрый и в халате, устало ответил:

— Я сделал все, что только было возможно.

Прозвучало спокойно, но чего ему стоило это спокойствие, страшно даже представить.

— Нужно спать, — уверенный голос. — И тебе, и мне.

* * *

Когда я проснулась, Риана не было рядом. Остались одеяло, подушка, сохранившая следы проведенной на ней ночи, и его длинная на мне рубашка, а самого магистра не присутствовало. Осторожно выбравшись из-под одеяла, я осмотрелась. Обратила внимание, что дверь, ведущая в спальню, чуть приоткрыта.

Направилась туда, и едва вышла в коридор, замерла, увидев Риана, он, видимо, как раз шел меня будить. А теперь остановился шагах в двадцати, стоял, улыбался и просто смотрел на меня. И в этом взгляде было столько нежности, что я снова безвозвратно утонула.

— Сонная, с растрепанными волосами и в моей рубашке — ты просто сводишь меня с ума, — хрипло произнес магистр.

Не могу смущаться, когда он так смотрит на меня, и все сразу становится правильным и понятным, приличным и верным, а еще важным и нужным — каждое мгновение. И его прикосновения, и звук голоса, и желание быть рядом. Просто рядом — всегда. Лишь иногда вспоминаются странные слова: «Знаешь, что сжигает гордость дотла, Дэя? Молчишь? Так я отвечу — страсть. Ты меня боишься? Поверь, ты очень быстро забудешь о страхе. О страхе, о гордости, обо всем, Дэя. И когда единственной ценностью для тебя останусь я, мы поговорим о жизненных приоритетах, родная».

И вот чем больше я смотрела на него, тем отчетливее понимала — лорд Риан Тьер становится для меня тем единственным приоритетом, ради которого я живу. Все остальное — медленно, но верно теряет свою значимость… Абсолютно всё. И я больше не боюсь магистра, но эти его слова…

— В чем дело? — И больше ни тени улыбки в глазах.

Стремительно подошел, вглядываясь в мои глаза, повторил вопрос:

— Что, Дэя?

Я опустила голову, разглядывая его тунику с золотым поясом — судя по одежде, утро лорд Тьер провел в императорском дворце. А если судить по резкой смене настроения, приятного там было мало.

— Все хорошо, — застенчиво улыбнулась, — мне бы в академию…

Он промолчал, но едва мы вернулись в спальню, тихо сказал:

— Я так устал от недомолвок, любимая.

Обернувшись, посмотрела на него, скрестившего руки на груди и прислонившегося плечом к дверному проему, заметила полный тревоги и вместе с тем такой уставший взгляд. Решила, что молчание сейчас не выход, и честно призналась:

— Меня просто очень пугают сказанные тобой слова, Риан.

— Какие? — настороженный вопрос.

С тяжелым вздохом напомнила:

— О том, что страсть к тебе затмит все остальное, и ты станешь для меня главным жизненным приоритетом, и…

По мере произнесения мною этой фразы его улыбка становилась все шире и шире, пока в итоге я не замолчала. Риан усмехнулся, весело подмигнул и выдал:

— Ты ожидала иного?

В некотором изумлении смотрю на него. Магистр закрыл дверь, подошел ко мне, наклонился и выдохнул:

— Любовь — это огонь, родная. Теплый нежный огонек, который согревает душу, но крайне редко любви не сопутствует страсть, а страсть — это уже пламя. Бушующее, ревущее, сжигающее все на своем пути. — Он осторожно дотронулся до моего лица, убирая растрепанные пряди, наклонился и прошептал, касаясь губами моих приоткрытых губ: — И я тебе гарантирую весь спектр ощущений, Дэя, мне надоело гореть одному. — Еще один поцелуй и нежное: — Единственное, от чего я тебя уберегу, это от той дикой боли, которую иногда приносит любовь. Больно тебе не будет никогда…

Взревело алое пламя.

* * *

Очутившись в собственной спальне, я некоторое время пыталась прийти в себя. Сердце билось втрое быстрее обычного, дыхание было как после забега под руководством Верис, а еще очень-очень странное ощущение… и Риана не хватает, и…

Резкий противный рев рога черного единорога возвестил построение. Я тяжело вздохнула, возвращаясь в реальность, в гостиной послышалось: «Чтоб вас Бездна пожрала и не переварила» от Счастливчика и сонное «Мяу?» от Царапки.

Торопливо переодевшись, я выскочила в гостиную и, расчесывая вконец запутавшиеся волосы, вежливо поздоровалась:

— Темных.

— Ага. — Счастливчик, огромная наглая кошачья морда, сладко зевнул и поинтересовался: — Как оно?

— Все хорошо, — ответила я и поняла, что краснею.

Но я никак не ожидала услышать в ответ:

— Совести у тебя нет, малышка.

— Что? Опять? — Возмущению предела не было.

— А что я? — Счастливчик поднялся, потянулся, указал кончиком хвоста на маленькую крылатенькую Царапку. — Где страдания, Дэя? Где накал чувств? Где, я спрашиваю?! Мы, возрожденные, питаемся эмоциями, и чем они ярче, тем лучше, а теперь смотри на нее и скажи — растет?

С драконами одно наказание, с возрожденными драконами и того хуже — сначала я переживала, что Счастливчик ушел гулять сам по себе, но стоило мне вернуться с Царапкой, его наглейшество тоже вернулось и теперь совмещало домогательства к Верис с нежной заботой о Царапке.

— Она и так слабенькая, — продолжал бушевать дух Золотого дракона, — а тут еще и ты в эйфории безоблачного счастья. Где твоя совесть, адептка?

— Но… Наавир, я…

— Бессовестная, — резюмировал дракон. — Даже не можешь пострадать как следует, ради Царапкиного блага. Вон как я на твоих страданиях вымахал, посмотреть приятно, а она — маленькая, крылатенькая… — В этот момент кошечка потянулась и, радостно урча, вцепилась в Счастливчиков хвост, на нее же указующий. Кот скривился, но даже не дрогнул, только к эпитетам добавил: — И клыкастенькая…

Пока котенок радостно причмокивал, а Счастливчик страдальчески терпел, я торопливо заплела косу, затем, стремительно обуваясь, решила спросить:

— Наавир, так где вы пропадали?

— Зззанят был, — прошипел кот, пытаясь лишить Царапку собственного хвоста.

— Не скажете, — поняла я.

— Мала еще о таких вещах знать, — последовало авторитетное заявление, после чего кот взмолился: — Леди Анриссия, хватит, я вам лучше мышь принесу.