усердные слуги всем надобны, но крепостных отняли – это уже преступный режим!.. Даже декабристы тут же возжелают вернуть крепостное право, государя императора и крестный ход по воскресеньям!

За нашими спинами неторопливо переговариваются, как-то слишком степенно, словно мы в самом деле римские патриции, что и на прогулках вели себя так, словно расхаживают на сцене.

Я спускаюсь на площадь неспешно, но никто нас троих не обогнал, то ли чтут субординацию, то ли лень уже внедрилась в каждого крепко и надёжно, дескать, впереди вечность, спешить некуда, все равно успеем все.

Один только Тартарин всё же наконец поравнялся с нами, сказал живо:

– Да что вы все рассиропились?.. Давайте сделаем, а потом решим, что дальше.

– Как всегда? – спросил Гавгамел мрачно.

– А когда у нас было иначе?

– Да вроде иногда бывало…

– То всё немцы, – заявил Казуальник. – Ещё с принцессы Софии Фредерики Августы, что Ангальт-Цербстская, началось это трусливое высчитывание всего наперед. А у нас всё на романтическом авось да небось! На том стоит и будет стоять святорусская земля!. Ибо раз всё ещё существует, то ею наверняка управляет в ручном режиме сам Господь Бог, ибо иначе не получится, хоть тресни!

Гавгамел сказал кисло:

– Ладно-ладно, потом – суп с котом. Главное – ввязаться в драку, когда у нас было иначе?.. Шеф?

Отмолчаться не удаётся, я ответил рассудительно, как мне показалось, но получилось все равно вяло и неубедительно:

– Но вроде бы сперва планирование, расчёты… Хотя у нас это идёт на интуитивном левле… Но всё же…

Тартарин прервал:

– А что тут рассчитывать? Взять и поделить!.. Это же все просто. Наших предков, что дали нам жизнь и вот эти усе блага, воскресить в оплату счёта. Мы что, свиньи неблагодарные?.. Что думает наш Тютюн, не скажу, шеф последнее время тёмен, как грозовая туча при Трафальгаре, но я за то, чтобы это праведное дело не затягивать. Ездием же быстро?

Казуальник сказал с повышенной живостью:

– Ну вот и хорошо!. Давайте завтра и начнем.

Гавгамел хрюкнул, сказал с тяжёлым сарказмом:

– Может, с понедельника?.. А для чего мы сюда сейчас вышли?.. Шеф?

Я сказал с неудовольствием:

– Ещё бы предложили с Нового Года. Галактического. Нет, у нас нет повода откладывать. Алиса, всё слышишь?.. Суммируй и копи мощности. Начнем, как будешь готова.

Через мгновение в пространстве прозвучал мягкий женский голос:

– Будет сделано.

Я промолчал. Сделано будет не Алисой, она всего лишь донесет наше желание до тех, кто обеспечивает этот мир всем необходимым. А может, и в самом деле всё делает Алиса, её возможности постоянно росли с того дня, как научилась включать нужную музыку и сообщать сводку погоды.

Хотя, конечно, это мы рулим, как свободные квириты, она только выполняет наши желания, если те, конечно, не подразумевают войн и прочего демократического каннибализма.

Подошли остальные, все не совсем такие, как обычно, на лицах наконец-то ожидание, а в глазах огоньки, что могут разгореться в пламя. Не настолько уже пресытились возможностями нового мира, воскрешение до этого дня было невозможно, а вот сейчас впервые совершим то, о чем мечтало всё человечество.

Ну пусть не все, но понимают все, что вообще-то в долгу перед теми, что дал нам жизнь, что теперь не просто жизнь, как была у них раньше, а вечная, нескончаемая.

В пространстве прозвучал мягкий женский голос:

– Всё готово.

Казуальник потер ладони, выпрямился, весь из себя, лицо оживилось, а в глазах торжествующие огоньки, как у кота, что спёр большую жирную рыбу.

– Не чувствуете, – сказал он звенящим, как кимвал, голосом, – торжественность момента?.. А я чую. Со времён Фёдорова человечество мечтало о воскресении предков!.. И вот это время наступило. И мы, наша группа, берёмся осуществить это великое Действо!

Гавгамел поморщился.

– Аркадий Аркадиевич, не говори так красиво.

Ламмер сказал обиженно:

– Попрошу без намеков.

Южанин с дивана пробормотал:

– Ну да, нам же пафосность всегда как нож у горла. Но и обыденность сейчас как-то не весьма достойно. Мы даже не при галстуках! А надо бы вообще во фраках говорить о воскрешении Пушкина! А то и в зипунах.

Гавгамел сказал саркастически:

– Встретим во фраках.

– Я надену зипун, – сообщил Казуальник, – как только узнаю, что это.

– Тогда при встрече Пушкина, – сказал Гавгамел злорадно, – должон шапку ломать? Понял?

– Как это, – спросил Казуальник в недоумении, – ломать?

– Не знаю, – ответил Гавгамел. – Но не будешь ломать, сразу выпорет на конюшне.

Южанин сказал с плывущего вместе со всеми дивана голосом утомлённого солнцем сибарита:

– Да ладно вам. Вообще не знаем, кто из нас мы, а кто не мы, а вы о предметах туалета.

Гавгамел прорычал:

– Разговорчики в строю!.. В две шеренги б вас построить…

Я сказал в нетерпении:

– Ты прав, хватит болтовни. Начинаем строить для него инфраструктуру. Его барское имение, псарню, где будет брать борзыми щенками… или это не он брал?.. конюшню для орловских рысаков, ванную, туалет…

Казуальник прервал:

– Какую ванную? Тогда мылись в кадке. А туалетом служил горшок под кроватью. Днем проще было помочиться с крыльца. Ради такого дела стоит посмотреть в википедии, что тогда было и каким.

Гавгамел вышел вперед, могучий и кряжистый, как бессмертный олимпийский бог, что уже создавал мир, красиво и мощно раскинул руки.

– Готовы?

Я сказал в нетерпении:

– Начали!

Глава 14

И хотя всё это можно было создать за минуту, даже за секунды, будь мы пособраннее и дисциплинированнее, но провозились полдня, убирая асфальт и брусчатку и заставляя возникать на их месте убогие строения, чахлые деревца тогдашних садов, стаю худых и горбатых собак, такими были борзые, а потом насажали вдоль едва заметной дороги мелкие уродливые домишки крестьян.

Головной дом имения, массивный и весь из неотёсанного дерева, обзавёлся крышей, некоторое время в ускоренном темпе менялись наличники и ставни, а когда всё застыло в неподвижности, мы некоторое время почти не дышали, словно страшились, что все рассеется.

Наконец Гавгамел, сияющий и торжественный, широким жестом указал на главный дом усадьбы.

– Всё вроде бы… Шеф?

Я произнес сдавленным голосом:

– Проверим.

Южанин пояснил с дивана:

– Все восстановлено по документам, щас вот просматриваю. Пушкин очнётся в своем кабинете и на той кровати, где… склеил ласты. Или испустил дух.

– Отдал Богу душу, – уточнил Гавгамел. – Он был религиозен, несмотря на бунтарство. В загробную жизнь верил, но при таком обилии баб-с, шампанского и мирской суеты особо в мракобесие не вникал.

Южанин сказал предостерегающе:

– Ш-ш-ш… только не при Казуальнике. Он всё ещё верит в Бога.

– Не ещё, – поправил Казуальник педантично, –