и прижимают к большой и тёплой груди.

– Красиво, – согласился я. – Кто-то из нашей местной власти продавил решение, чтобы дураки и гении не лезли с самопальным творчеством. Ты смотришься здорово. Но… ты реальная?

Она засмеялась.

– А тебе не всё равно? С цифровыми интереснее.

Я пробормотал в неловкости:

– Да вот почему-то… и как-то… вдруг заинтересовало.

Она прищурилась, спросила с интересом:

– Почему?

Я сдвинул плечами.

– Не знаю. Просто вдруг стало любопытно.

– Пройдёт, – пообещала она.

Я сказал медленно:

– Да, конечно. Но жаль… Почему-то не хочется, чтобы проходило.

Она улыбнулась несколько польщённо, глаза засияли, а голос стал доверительным:

– Брешешь?

– Сам удивляюсь, – ответил я. – Кто ты?

Она чуть сдвинула плечиками.

– Да вот присматриваюсь. Новые места, новые возможности… А ты чем занят?

– Головной болью, – ответил я честно. – Пришло время воскрешать предков, как было нам завещано ещё два века тому, и вот теперь вдруг оказалось, что трудности совсем в другом месте.

– Каком?

Я пояснил со вздохом:

– Отвыкли.

– От воскрешений?

– От всего, – ответил я. – Мы теперь только развлекуны. Ничто не колышет. А высокие идеи где-то очень далеко за спиной.

– А впереди, – поинтересовалась она, – идеи ещё выше?

Я покачал головой.

– Впереди бесконечная жизнь… если сами не изволим прервать, и… ничего. Когда-то бесконечность пугала, потом радовала, а сейчас… Уже знаю два случая, когда сами прервали жизнь. Дико, нелогично, но как-то вот…

Она улыбнулась.

– Такие перепады настроения бывают. У всех. Но у вас справятся, уверена!

– А я вот не уверен, – сообщил я упавшим голосом. – Да ладно, это работа… А тебе как новенькой могу чем-то помочь?

Она подумала, смешно наморщила носик.

– А что, помоги. Что здесь за община, какие правила? Чем живёте, чем дышите? Какие цели?

Я посмотрел с интересом.

– А что, есть места, где у людей другие цели, кроме как жить-поживать да добро наживать, которое и так девать некуда?.. Безмятежное существование? Сам туда пойду.

Она лукаво улыбнулась.

– А воскрешение?

– Как только закончим, – уточнил я. – Вообще-то само воскрешение проводят сингуляры. Даже не представляем, как это делается, нам только выбрать, кого воскрешать, а потом принять и… разместить. Им же среди нас жить! Сингулярам даже мы не нужны.

– Справитесь, – ответила она лёгким, как взмах крыльев бабочки, голосом. – Вся трудность, как понимаю, в самом воскрешении?..

– Тоже так думал, – признался я. – Наверное, так и есть, но мы той колоссальной работы не видим, а в своей… чуточку споткнулись.

– Справитесь, – повторила она тем же беззаботным голосом и улыбнулась мягко и сочувствующе. – Мне нравится, когда мужчины занимаются делом. Это так… непривычно! И трогает. Будто древние киноленты смотрю. В те времена женщины были женщинами, а мужчины – мужчинами.

– Тебя как зовут? – спросил я.

Она подумала, ответила с некоторым сомнением:

– Здесь побуду… Вандой.

– Ванда? – переспросил я. – Тебе идёт. Есть в тебе нечто… Завтра как?

– Увидимся, – пообещала она.

Она не растаяла в воздухе, села в подкативший по мысленной команде блинкер, тот чуть скользнул по проезжей части улицы, взлетел и быстро скрылся за облаками.

Приятное чувство не рассеялось, я ощутил, что иду и глупо улыбаюсь, как бывало только в юности, когда молод, глуп и рад буквально всему на свете.

Глава 2

На другой день собирались неспешно, первыми пришли Гавгамел и Южанин, кивнули мне, сразу уселись за стол. Стулья под ними моментально превратились в кресла, под Южаниным вообще в лежбище, как у зажиточного римского патриция.

Стол переместился к ним ближе, столешница моментально заполнилась блюдами с яствами. Южанин протянул руку, жареная куропатка моментально оказалась в его ладони, что и понятно, в прошлые времена любой сбор друзей превращался в пирушку, а мы храним традиции.

Через пару минут сквозь стену телепортнулся Тартарин, весь бодрый и пружинящий, грудь выпячивает, как боевой петух, всё ещё помнит, как раньше мощно горбился, весело запел:

– А у нас во дворе есть девчонка одна, среди шумных подруг неприметна она, ничего в ней нет, а я всё гляжу, глаз не отвожу!

Южанин проглотил ком мяса и сказал сочувствующе:

– Подслеповат стал?

– Ты чего? – оскорбился Тартарин. – У меня глаз как у собаки, а нюх как у орла!.. Ничего не понимаешь, в женщине должна быть непонятность!

– Но на самом видном месте, – уточнил Южанин авторитетно. – А иначе как?.. Все женщины мира, все эти Клеопетры и Нефертити были видными цацами!.. У каждом было на что посмотреть!

– И за что подержаться, – поддержал Южанин.

Из стены вышел Ламмер, скривился, сказал мне, аристократически морща нос:

– Не помню разговора о политике или экономике, чтоб не сошел на сиськи.

Южанин сказал примирительно:

– Скоро увидим, какие они у Нефертити. И есть ли вообще.

– Если что, – сказал Тартарин, – подправим!.. Думаю, Нефертити возражать не будет.

– Ещё как не будет, – согласился Южанин. – Даже сейчас одни доярки, а в нефертитье время такие бы на вес золота. Каждая бы королевой стала всего Средиземья. Или что там у них в египтах было?

Незаметно подошли Явтух и Новак, тоже поглядывают на обоих сиськоведов с неудовольствием. Все любим о женщинах, особенно вторичных половых признаках, но надо же и меру знать, сисек тоже может оказаться чересчур, хотя такое и представить трудно, в какие-то моменты не до сисек, хотя для них всегда есть время, но иногда и мы всё ещё ставим себе ограничения.

Уже не ставим, мелькнула слабенькая мысль. А старые постепенно снимаем. Счастливое время, когда можно всё. А можно в самом деле очень даже много. Федора Михайловича бы сюда.

Тартарин вдруг сказал громко:

– А я думаю, чего это мне вдруг о девчонке с нашего двора вспомнилось?.. А это я нашего генералиссимуса вчера с женщиной видел!.. Прямо на улице, подумать только, какое падение ндравов! Нет-нет, ничего особого почему-то не, хотя кто знает, вдруг да в теневом варианте, но всё-таки уже знак… Понять бы какой. Женщина не простая.

Я насторожился, а Южанин спросил живо:

– В чем?

– Многопиксельная, – объяснил Тартарин с чувством.

– А-а, – протянул Южанин разочарованно, ему многопиксельность ничего не говорит, повернулся ко мне всем телом, на лице начал проступать вялый интерес: – Наш шеф с женщиной? На улице?.. Да быть того не может, потому что такого не может быть никогда!.. Шеф, как прошло?

Я сдвинул плечами.

– Никак. Перекинулись парой слов, разошлись, как в море осьминоги.

Рядом спросил шепотом Тартарин:

– Недостаточно хватабельна?

За меня ответил со вздохом Южанин:

– Я целиком за нынешнюю тенденцию менять и перестраивать тела… Однако же как бы вот…

– Ну-ну! – сказал Тартарин нетерпеливо, – быстрее хрюкай, зануда!

– Но как подумаю, – сказал