мозги совсем не засохли. Для нас это свершение всех чаяний, как же – решаем самую исполинскую задачу, которую несколько веков вынашивало человечество! Да только для них это не задача, даже не семечки.

Он умолк, подбирая слова, но не нашёл, только покрутил пальцем в воздухе, словно вертел на нём кольцо с ключами от подаренного правительством автомобиля.

Я спросил зажатым голосом:

– Какие?

Он поморщился, из-а чего костистое лицо стало неприятно гротескным.

– Шутишь?.. А хрен его знает. Они же совсем уже не люди, хоть и люди. А с нами как с рыбками в аквариуме. Сыплют корм и уходят. Или там автоматическая кормушка, что подбавляет корм и вытирает сопли, мы даже её не видим.

– Ну-ну, – сказал Ламмер с достоинством, – не перегибай, ямщик…

– Потому, – продолжил Казуальник, – решать задачу по воскрешению всех предков оставили нам. Технически для них это раз плюнуть и не попасть в звезду, чтобы не взорвать нечаянно, а вот всякие там этические сложности лучше мы, они хренью не заморачиваются.

Ламмер вклинился с обидой в голосе:

– Но-но!.. Никогда нас не называли недоразвитыми. Просто по молодости и горячности сдуру начали сращиваться с машинами, а мы поступили мудро, придерживаясь традиционного пути развития человека и людства, что ведёт нас к вершинам. Хотя, конечно, хоть у нас и разные пути, как были у коммунистов и социалистов, но все мы люди, все человеки.

Я буркнул:

– Всё-всё, понимайтесь. Да поднимайте же задницы!.. Уже забыли, для чего собрались?

Глава 4

Из-за стола вылезают с такой неохотой, словно сейчас добывать антрацит в сибирских рудниках, что же с собой делаем, того ли ждали от будущего, хотя сейчас и непонятно, чего ждали, но всё же не этого хрюканья у корыта.

Казуальник бодро пошёл со мной рядом, поглядывает искоса.

– Шеф, а что насчет массового воскрешения?.. Это же чёртова уйма энергии… Думаю, даже сингулярам понадобится не меньше недели, чтобы собрать для нас достаточно для массового подъёма из мёртвых. Да и нужно сперва будет всех-всех выявить и пересчитать, занести в картотеки, чтобы все были как жуки под микроскопом.

Ламмер зашел от меня с другой стороны, сказал манерно-пламенно:

– А я жду, когда начнем восстанавливать людей Средневековья! Именно тогда заложили все основы и фундамент нашего мира. Да и вообще… Рыцарство, турниры, прекрасные дамы, верность и честь, преданность… А мы увидим дивный мир, когда ещё не было адвокатов!

Я отмахнулся.

– Адвокаты были недолго. Их расцвет достиг пика в двадцатом веке, в двадцать первом начал резко падать, уже к середине почти не осталось, а потом и вовсе ушли за извозчиками и трубочистами. Но рыцарский мир был наивным и честным, ещё верили в справедливость, которую не требовалось подтверждать договорами.

Он вздохнул.

– Разочаруемся. У нас вся жизнь из разочарований. Казалось бы, всё улучшается, а сумма счастья не растет!..

– Зажрались, – ответил я.

Двигаемся медленно и величаво, но усадьба всё равно приближается, по лицам соратников не видно, чтобы горели желанием войти, как раз наоборот, мы же из тех, кто в прошлом избегал работ, как собака мух, но всё же работали, ибо надо.

За спинами послышался мощный хлопок, в сотне шагов позади выпрыгнул из пространства, как из люка самолёта, Яфет, рослый и подтянутый, он и был всегда таким, следил не только за здоровьем, как все мы, но и за фигурой.

Пока мы таращили на него глаза, он за одно чуть смазанное движение оказался рядом с группой, быстро окинул всех хозяйским взглядом.

– Вы чё все такие? – голос его прозвучал насмешливо. – Я слишком рано?

Южанин заулыбался, я сказал недовольно:

– Опоздун ты ещё тот. Но есть совсем несознательные товарищи… Мы начали без них, и так ждали чересчурно.

Он спросил быстро:

– А чем оправдываются?

Ответил за меня Гавгамел:

– Узбекин и Феликситур слишком заняты, придут попозже… если успеют освободиться.

Яфет сказал понимающе:

– Дипломаты. Не успеют, к цыганке не ходи. А Власенко, Гудбай, Шпигун, Коротич? Что-то не вижу.

– Вообще не отзываются, – сообщил я мрачно. – Что-то неладно в Датском королевстве. А были самыми активными.

– Зато в Багдаде всё спокойно, – сказал он с намеком. – Ты же понимаешь почему?

Остальные, словно обрадовавшись Яфету, а на самом деле, как прекрасно вижу, оттягивают время, это ж что-то делать и за что-то отвечать, окружили нас, взяв в плотном кольцо, словно именно для того и собрались, а сейчас нечто важное обсудим и утрясём, хотя в последнее время всё то же чесание языками и переливание из пустого в порожнее.

– Не понимаю, – отрезал я. – Раньше работали, стискивали зубы, ломились и пробивали хрен знает что, не только стены!.. И решали проблемы, какими бы нерешаемыми кому-то ни казались.

Он сказал мрачно:

– Прошли времена бури и натиска. Мы настолько уже, что в рабочее состояние уже ну никак.

– Да какая работа, – возразил я. – Никого же не заставляем лупать сю скалу? А возрождать предков – это счастье!

– Теперь даже мыслить, – сказал он, – работа. Не чувствуешь?

Я смолчал, даже в дружеских разговорах все перескакивают с темы на тему, живем легко, как птицы небесные, потому поинтересовался без всякой надежды:

– Кто-то ещё подойдет?

Он взглянул с невесёлой иронией в мудрых и понимающих глазах много повидавшего и пережившего человека в этом молодом теле.

– Не стоит. Не случайно большинство вообще перекрыло связь. Нас пугает даже разговор о чем-то ещё, кроме как просто жить и получать удовольствие. Просто жить и получать.

Я сказал решительно:

– Тогда всё! Чего остановились?

Новак пошёл со мной рядом, шепнул тихонько:

– Я и есть Феликситур. Накосячил в прошлой ипостаси, попробую в этой.

Я ответил так же шепотом:

– Ладно-ладно, никому не скажу.

Гавгамел опередил всех, вытянул руку, демонстрируя мощные бицепсы-трицепсы, но едва коснулся двери головного дома, в котором должен лежать на кровати раненый Пушкин, я хлопнул себя по лбу:

– Стой-стой!.. Выглянет наше солнце русской поэзии из окна, а там туман войны?.. И не рассеивается?.. Давайте выстроим прочую инфрю… инфру… в общем, дома соседей на должном расстоянии, лесок и вон в той стороне луг с гусями и другими пернатыми.

– Верно, – проронил Казуальник. – Хоть все жили и на просторе, но за окнами не должна быть пустота.

По моему сигналу все встали в одну линию, посерьёзнели, притихли. Я восстановил в памяти описания местности, как жаль, что тогда даже фотоаппаратов не было, проговорил тихо:

– Подключайтесь… Начали!

Очень медленно километрах в пяти начали выдвигаться из земли стены серого неопрятного здания, унылого и заброшенного, Пушкину досталось по наследству, никто