тем же тянущимся, как патока, голосом Южанин, – что любая красотка с вот такими вчера могла быть толстым вонючим мужиком… что-то у меня всё ближе к абсолютному нулю по шкале Мендельсона, который так и умер девственником.

Тартарин фыркнул, как большой толстый морж.

– Он подумает, видите ли!.. Думатель, прям Аристотель, такой же нежный! Мало ли кто вчера кем был. Кто был ничем, тот станет всем!

– Я всегда был собой, – сказал Южанин гордо, подумал, уточнил степенно, – вот этим, сегодняшним. Я не меняюсь. Казак степной, орел лихой… Кто-то должен быть столпом!

– Неотёсанным, – добавил Тартарин. – Ибо!.. Мы же хранители истоков?.

Ламмер взглянул на обоих с неодобрением, но смолчал, Явтух крякнул и отвернулся, только Новак покивал с одобрением. Он тоже не меняется и не собирается что-то револтить или турничить в наконец-то счастливейшей жизни.

Я встал, огляделся по сторонам.

– Все подошли? Ясно, не все… Ждать не будем. Подойдут, присоединятся. Вообще-то нам оставили самое лёгкое!.. Само воскрешение сингуляры взяли на себя, это для вас не новость, мы только скажем, с кого начинаем, кем продолжаем. И ещё примем под белы руки.

Южанин посмотрел на свои ладони, повернул руки кистями вверх.

– У меня не белые, – сообщил он. – Хороший загар продляет жизнь, ха-ха! А кому и продлевает.

– Продлевывает, – уточнил Ламмер коварным тоном – Но у меня ладони белые, а кровь голубая, всё-таки два диплома и степень бакалавра!

– Но брать в руки придётся, – сказал Гавгамел сурово. – Вы коммунист, товарищ Сухов, или хто?.. Партия скажет – и за говно возьмётесь, не только за Пушкина. Ради ещё более светлого будущего всего человечества в лице нашего общества.

Он требовательно посмотрел на меня, я промолчал, делая вид, что всё ещё тяну время, чтобы за эти пару минут подошел хоть кто-то из опоздунов, а то как-то неуютно от осознания, что наши ряды поредели, словно при лобовой атаке на защищенный дзот.

Казуальник застыл, взгляд отрешённый, явно вошел в инет и роется там, как койот в помойке. Тартарин толкнул его локтем, Казуальник виновато улыбнулся, взгляд прояснился.

Ещё в наше прошлое время ученые убедительно доказали, что пользование интернетом и смартфонами сокращает размеры мозга и вообще отупляет, потому мы в свое время договорились отключиться от всемирной Паутины Знаний, а заглядывать только в моменты острой надобности.

Хотя, конечно, соблазн слишком велик, вон Казуальник оттуда не вылезает, все анекдоты мира пересмотрел, хотя и не признаётся, но видно же, когда вдруг начинает беспричинно улыбаться, а то и глупо хихикнет, но тут же спохватывается и делает вид, что внимательно тебя слушает.

Южанин всегда знает все спортивные новости, вот уж не понимаю, как можно заниматься или даже интересоваться спортом в наше время. Любой может перестроить себя хоть в Поддубного, хоть в Гаккеншмидта, да я и сам в ту хронику заглядываю чаще, чем нужно, а вообще-то совсем не нужно, но да ладно, хотя всё-таки стараюсь держаться, как в моё время держались зожники, видя на столе роскошный торт или запеченную в тесте пекинскую утку.

Южанину было лениво вылезать из кресла и тащиться к скромно возникшему в сторонке холодильнику, сложил пальцы полупучком и повернул в воздухе, зажимая ими незримый вентиль.

Комната послушно сдвинулась с места и повернулась так, что ему только протянуть руку, но поленился шевельнуться, только уставился бараньим взглядом на дверцу холодильника.

Та послушно распахнулась, он придирчиво осмотрел содержимое, только тогда растопырил пальцы, и одна из бутылок пива соскользнула с полки и переместилась ему в растопыренную ладонь.

Он отхлебнул из горла, засиял, сказал хрипловатым от наслаждения голосом:

– Клёво… Не зря наши предки жилы рвали, царя свергали и строили совершенное общество!..

– А будет ещё совершеннее, – заверил Ламмер, но подумал и сказал с аристократическим недоумением, – только куда уж?

Казуальник подвигал задом в роскошнейшем кресле, императорские рядом с таким просто наскоро сколоченные деревенские лавчонки, сказал неспешно:

– Так что вообще… с воскрешением?.. В перспективе?

– По Фёдорову? – уточнил Южанин.

– Ну да, – ответил Казуальник, – а то замороженных уже всех оживили. Без всяких фанфар, даже обидно. Великое дело, а прошло так буднично.

Южанин ответил лениво:

– Замороженные – это ж все равно что заснувшие. Разбудили, только и делов.

– Я слышал, – спросил Казуальник, – их всё ещё не выпускают?

– Период реабилитации, – напомнил Гавгамел. – Потом выпустят. А вот с нашим всеобщим воскрешением всё-таки ожидаю трабловость. Вон у Ламмера уже руки трясутся.

– У Ламмера всё трясется, – сказал Казуальник. – Но и с нашими оживлёнными все будет путём. Понятно же, у сингуляров всё ускорено. Пусть нам сказали насчет воскрешения в первый же день, как стало можно, но с того момента у них прошли годы! Так что всё путём.

Гавгамел отмахнулся.

– Не лезь в мою чистую голову грязными сапожищами. Траблы с тем, что дальше. Я же участвую в программе. Забыл?.. Техника уже с нетерпением ждёт, когда наконец поднимемся из-за стола. Хоть и спряталась.

– Ага, с нетерпением!.. Думаю, сингуляры захапали всё, никакой тебе техники!.. Это у нас всё ещё есть, да и то где-то спряталась, будто мы ещё и луддисты. Или пока рассыпалась на атомы, а в нужное время сразу соберётся в терминаторов.

Южанин выпустил из пальцев пустую бутылку, что тут же растворилась в воздухе, цапнул другую и сказал живо:

– Тогда всё путём. Жду с нетерпением, но торопиться не надо. Это великий день и великое деяние!.. Мы обязаны запомнить каждое мгновение, потому не надо суетиться, как мыши у кормушки.

– Мы и не спешим, – сообщил Гавгамел, – но и не затягиваем, хотя и не укладываемся… а что, нам кто-то ставил сроки? У нас всё на волонтерской основе. Может начать прям щас, не дожидаясь опоздунов!

Южанин в непритворном испуге дернулся так, что лицо заколыхалось, как молоко в пластиковом тонком пластике.

– Ты сдурел?.. Я ещё пиво не допил. Кощунство. Предки нас любят, потому подождут. Для них все равно, сколько спать вечным сном, а пиво нагреется.

– Подождут, – согласился Казуальник. – День больно хороший, некрасиво транжирить на работу. Это вон Гавгамел сумасшедший. Про шефа молчу, ему положено, хоть и не хочется, по глазам вижу.

Гавгамел запротестовал:

– Какая же это работа, придурки!.. Это же так клёво – воскресить родителей, великих людей… а потом можно и остальных, нам не жалко. Не трудиться, только рукой водить! А пальцами так и вовсе.

– Остальных можно и не воскрешать, – заметил Явтух глубокомысленно. – Но можно и воскресить, раз они остальные. Но если фёдоровцы, то воскресим всех, хотя сейчас вот думаю, а нафига?

Южанин вздохнул так тяжко, что даже