class="p1">– Что-то ты, командир, вялый какой-то. А где кулаком по столу? А в две шеренги всех построить?.. Раньше был ого-го, а теперь охо-хо.

Я вздохнул, развел руками. Все мы, как теперь всё чаще кажется, были огогее, боролись за жизнь, да вообще за всё, а сейчас как бы утонули во всеобщем и безмятежном счастье и довольстве. Всё исполняется по нашему щучьему слову, и жизнь настолько прекрасна, что уже хочется швыряться грязными камнями вслед за Федором Михайловичем во все прекрасные и удивительные дворцы из хрусталя и патоки.

Гавгамел сказал властно:

– Всё-всё, расходимся!.. До завтра!.. Что, не желаем?.. Ну тогда, раз естество требует, продолжим эту часть работы челюстями за столом. Это мы любим и умеем, в таком интересном деле вообще мастера и гроссмейстеры.

У многих лица посветлели, словно решили невесть какую проблему, а Тартарин отрапортовал:

– Всё сделаем, шеф! Отоспимся от трудов праведных, явимся свежие, как корнишоны. Это такие муромские огурчики, если кто не знает. Но по вкусу другие, понимать надо тонкости гедонизма.

– Совсем другие, – согласился Явтух, – но корнишоны хрустят смачнее. Хотя вкуснее муромские.

Я сказал горько:

– Народ, да что с вами?.. Великий день наступил, могли бы всё за час, а мы тянем целую неделю!

– Впереди вечность, – напомнил Тартарин, – но соберёмся завтра, шеф, и всё сделаем!.. Пушкин жил, Пушкин относительно жив, Пушкин будет жить в нашей цифровой эпохе!

Гавгамел проревел мощным голосом:

– Всем одеться по той эпохе! Ещё раз посмотрите, как тогда разговаривали… Будем общаться с самим Александром Сергеевичем! Проникнитесь величием момента!

Большинство промолчало, я подозреваю, что уже и не слушают, устали, только Южанин кивнул, на лице глубокомысленное и несколько отрешенное от мирской суеты выражение, явно частью сознания уже в одном из своих виртуальных миров.

Я увидел сквозь толстую стену из цельного кипрского мрамора, как в соседнюю комнату вошла молодая красивая женщина с чувственными формами, Явтух вылез из кресла и пошёл к ней, тоже пройдя стену насквозь, а потом совокуплял незнакомку прямо на полу, там роскошный ковер. Голова её запрокинулась, и верхняя часть наполовину погрузилась в стену, я видел только улыбающийся рот, чувственные губы и красиво вылепленный подбородок.

Возможно, баг в самой стене, недоработанные структуры, или же нарочито так, чтобы Явтух не видел её глаза, некоторые мужчины теряются, когда видят устремленный на них взгляд.

Наконец женщина исчезла, словно впиталась в роскошный ковер, Явтух вернулся к столу.

Я с силой хлопнул его по плечу, он вздрогнул, посмотрел дикими глазами.

– Не забудь, – сказал я раздельно, как разговаривают с глухими идиотами, – завтра с утра!.. Ты молчун, но твоя голова всех наших стоила, забыл?..

Он некоторое время продолжал смотреть на меня непонимающе, потом его расслабленная улыбка идиота погасла, а лицо стало достаточно осмысленным.

– Прости, – сказал он с виноватостью в голосе, – перетрудился… Но что-то в самом деле мы слишком… Или только кажется?

– Уже никому не кажется, – сообщил я мрачно. – Но сейчас шанс выпрыгнуть из трясины счастливого ничегонеделанья. Или хотя бы выползти. Не упустим?

– Зубами вцеплюсь, – пообещал он, но я не уловил уверенности в его всё ещё расслабленном голосе. – Счастье у нас какое-то не такое, а этакое, а это не совсем то, что мечталось и грезилось.

Я воспользовался моментом, когда никто в мою сторону не смотрит, скользнул в Переход. В определённых случаях лучше вот так по-английски.

В традиционном уходе что-то от демонстрации, чего избегаем, а то не так поймут, мысли же обычно не раскрываем, консерватизм – опорный столб нравственности.

С другой стороны, какой же я председатель общества, если вот так увиливаю, должон быть с коллективом и в бою, и в пиршестве, что-то маловато сделано для пиршества. Раньше казалось, будем не спать, не есть, а воскрешать предков при первой же возможности, пока не свалимся от усталости…

От стола шагнул через стену сразу на середину городской площади, что между Дворцом Воскрешений и моим скромным домиком, в котором я разместил поле для гольфа, которым никогда не пользовался, конюшню и роскошный фруктовый сад на площади в два гектара, всё рудимент тех времен, когда шло выцарапывание каждого добавочного метра, квартирный вопрос, что важнее всех мировых событий.

Давно не припомню себя в таком странно тревожном состоянии. Вроде бы всё идёт, мир всё же не стоит на месте, вон и всеобщее воскрешение подоспело, но что-то гнетет и угнетает. Да, угнетает, хотя это и звучит как-то непривычно и пугающе в нашем великолепном и угождающием человеку мире, но всё-таки хреново и тоскливо.

Или потому, что давно не видел друзей, точнее, соратников по обществу? Незримая медицина следит, чтобы ничем не болели, а параметры наших тел подстраивались под наши желания, но все же изменения видны невооружённым глазом, хотя у нас и глаза вооружены добавочными возможностями видеть в ранее недоступных диапазонах, чем мы, понятно, не пользуемся.

В чём изменились?.. Переели сладкого? Тоже не скажешь, пока только Гавгамел ушёл лупать скалу, да ещё Тартарин возвращается с дальних окраин Москвы, весь прокопчённый пожаром войны, похудевший, но с радостным известием, что наконец-то выдержали натиск Бездушных и даже отбили у них целый район, теперь перевести дух, перегруппироваться – и можно в контратаку.

Когда я из своего мирного благоустроенного района в Южном Бутово плавно перехожу в места, где бухают взрывы, небо в зареве пожаров, а на горизонте боевые машины врага, то смутно чувствую, что в этом что-то есть нужное нашей психике, но сам пока до такого ещё не дошел и даже пробовать не хочу, чувствуется то ли отступление, то ли сдача старых добротных принципов.

Через площадь навстречу молодая женщина, столкнёмся, вся в солнечных лучах, походка лёгкая, но неспешная, сразу видно, никуда не спешит, на лице довольная улыбка, всё хорошо, всё хорошо.

Она спросила вдруг:

– Ты чего такой злой? Пчела укусила?

Я от неожиданности остановился, окинул её взглядом. Смотрит с доброжелательным интересом, лицо милое, но простое, без дизайнерских изысков, как и обычное платьице, такие носили наши бабушки или прабабушки в молодости.

– По мне видно? – спросил я. – Наверное, в самом деле стою на асфальте я в лыжи обутый…

Она засмеялась.

– Встряхнись, мир прекрасен!

– Только сейчас заметила? – спросил я. – Ты из новеньких? Хотя откуда им взяться?

– Только сейчас в этот район прибыла, – сообщила она. – Люблю менять места, а здесь красиво!..

Лицо у неё чистое и открытое, смотрит с доверчивостью ребёнка, для которого все взрослые прекрасные и добрые люди, от них и конфеты, и добрые толстые ладони, что подхватывают с земли