— Ты выполнил порученное, мой ученик, — сурово обратился он к Виноку. — Теперь, я буду говорить с Матерью Талзин.

— Как пожелаете, мой господин, — угодливо ответил тот, и повернул комлинк камерой к женщине в красном.

— Талзин, — в голосе Дуку зазвучал нарождающийся гром. — Ты обещала мне идеального ученика. Лучшего из тех, кто был и кто будет. В итоге, я получил ничтожество, не способное справиться с простейшим заданием. Калеку, лишенного рук. Такой ущербный дар можно расценить, как оскорбление.

— Даже лучшие из нас порой оступаются, — речь Матери Талзин, вежливая и спокойная, лилась рекой тягучей патоки. — Твое первое задание оказалось слишком сложным для Саважа Опресса, Тиранус. Но хоть он и не смог вернуться с победой, Саваж принес домой кое-что ценное — опыт. Телесные раны и горечь поражения сделают его лишь сильнее.

— Сильнее? — с презрением спросил лидер КНС. — Безрукого калеку? Что пользы в силе и опыте для убогого обрубка?

— Мелкие повреждения тела — ничто перед мощью темной стороны, — ласково ответила женщина. — Дай мне день, и я вновь сделаю твоего ученика полноценным.

— Так и быть, — на лице Дуку показалась снисходительная полуулыбка. — Я дам тебе еще один шанс, Талзин. Но не стоит подводить меня во второй раз.

— Уверяю, Тиранус, ты не будешь разочарован, — благожелательно протянула женщина.

— Увидим, — безразлично ответил граф. — Винок!

— Да, мой господин, — отозвался ситх, поспешно склоняя голову, и поворачивая комлинк к себе.

— Вы с братом дождетесь исцеления Саважа Опресса, и привезете его ко мне, на Серенно, — велел Дуку. — Привезете целым и невредимым.

— Как пожелаете, мой господин, — покорно ответил Винок, склоняясь еще ниже.

Он не хотел допускать и тени возможности того, что его строгий учитель разглядит в его глазах злость. Надолго застрять в компании агрессивного полуживотного Опресса не вызывало у бледнокожего ситха ни капли радости. Еще меньше ему нравилось то, что после исцеления, желтокожий забрак может выбиться в доверенные ученики Дарта Тирануса — на этом месте, Винок видел себя и только себя. Невозможность устранить помеху перед возвращением на Серенно бесила его еще больше. Тем не менее, творить какие-либо глупости, вроде неповиновения приказу учителя, он точно не собирался. Дождавшись исчезновения голограммы, Винок с тяжелым вздохом выпрямился, кивнул брату, и зашагал к выходу из пещеры. Их с Кароком ждал очень долгий день.

Как только спины ситхов исчезли в проеме выхода, одна из безмолвных охранниц Матери Талзин нарушила молчание.

— Простите мою непочтительность, Мать, — осторожно заговорила она. — Но… почему вы так много позволяете этому немощному ничтожеству Дуку? Почему разрешаете его никчемным посланцам говорить с вами без уважения? Не лучше ли разговаривать с этим бездарем и его лизоблюдами с позиции силы? Их понимание темной стороны ничтожно, тогда как вам известны секреты, о которых чужаки и помыслить не могут.

— Ты сильна, Наалет, — алый капюшон Талзин чуть колыхнулся, а черненые губы изогнулись в жутковатой улыбке. — Одна из сильнейших воительниц ковена. Но ты еще многого не знаешь о внешнем мире. Могущество нашего друга Дарта Тирануса — не в джедайском обучении, и не в паре жалких фокусов, которые он перенял у своего учителя. Его сила — в звездных флотах, повинующихся каждому его слову, и в миллионах покорных ему солдат. Рядом с ними, все силы и возможности Ночных Сестер — что рыба-чистильщик рядом с фираксанской акулой. Но знаешь ли ты, Наалет, почему две эти рыбы мирно сосуществуют?

— Почему, Мать? — серые глаза Наалет смотрели на ее лидера с неподдельным вниманием.

— Польза, — доверительно ответила Талзин. — Рыба-чистильщик каждый день вплывает в акулью пасть, не боясь смерти от клыков, лишь потому что приносит акуле пользу. В свою очередь, жизнь в тени большого и могучего соседа — безопасная жизнь. Мало какой хищник осмелится приблизиться к акуле ради мелкой и незначительной добычи. Как бы это ни уязвляло мою гордость, — напевно проговорила она, чуть улыбаясь, — рядом с хищниками галактики, мы — такая добыча. Слишком много акульих пастей нависает над нами, Наалет. Сначала — Республика. Даже обрюзгший и разленившийся, этот колосс может раздавить нас мизинцем. Но мы ведь сумели мирно сосуществовать с Республикой, не так ли? Даже влияние джедаев, с их нелюбовью к темной стороне, не смогло перекрыть несомую нами пользу. То же и с КНС. Мы или будем полезны Дарту Тиранусу, или будем съедены. Но никто не говорит, — в глазах женщины заблестели опасные огоньки, — что так будет всегда.

Эпизод LXVII: Необузданная сила, часть вторая

Саваж Опресс очнулся, пробужденный ото сна обжигающей болью. Его руки до плеч словно погрузились в расплавленный металл — совсем как тогда, в храме Идит. В день его бесславного поражения. Поражения, что он потерпел от тощего и мелкого человечишки, жалкого джедая, везучего никчемыша… насмешливое лицо человека, который победил и искалечил его, встало перед глазами забрака, как живое. Бешено рыча, он рванулся в отчаянной попытке дотянуться до врага зубами, но не смог сдвинуться с места.

— Тише, тише, малыш, — знакомый низкий голос, приятный и успокаивающий, разогнал кровавый туман в глазах Саважа. Забрак осознал, что склонившееся над ним лицо — белое, в мазках черной краски, — вовсе не принадлежит ненавистному врагу.

— Будет немножко больно, — ласково проговорила Мать Талзин. — Но ты вытерпишь, правда? Ты же сильный. Оно и к лучшему, мальчик мой — эта боль напомнит тебе о том, кто сумел тебя одолеть. Прочувствуй ее до конца, и позволь ей стать твоей силой. Об остальном позабочусь я, прямо сейчас.

Лицо женщины пропало из виду, и плечи забрака вновь запылали мучительной болью. Он заскрипел зубами, но не стал рваться из пут, приковывающих его к длинному столу. Вместо этого, Саваж Опресс вызвал в памяти лицо ничтожества, ставшего причиной этой боли. Лицо объекта его ненависти. Лицо человека, которому он собирался вернуть всю свою боль сторицей.

Мать Талзин удовлетворенно улыбнулась, видя, как глаза ее подопечного загораются насыщенно-желтым. Это ее творение было больше убийцей, чем воином. Бездумным инструментом, годным лишь для простой и кровавой работы. Темные ритуалы, одарившие Саважа Опресса колоссальной физической мощью, уничтожили в нем много лишнего — жалость, сострадание, сомнения… и, к сожалению, изрядно подавили