Мария сочла эту фразу блистательной, но художник явнопропустил ее мимо ушей. Стараясь держаться непринужденно и не смущаться под еговзглядом, она показала ему в окно на табличку, давеча привлекшую ее внимание:

– Вы не знаете, что такое «Путь Святого Иакова»?

– В средние века паломники со всей Европы шли этойулицей по направлению к испанскому городу Сантьяго-де-Компостела – городуСвятого Иакова.

Он отогнул часть холста, приготовил кисти. Мария по-прежнемуне знала, что ей делать и как быть.

– Вы хотите сказать, что эта улица приведет меня прямов Испанию?

– Да. Месяца через два-три. Только вот что – вы немогли бы посидеть молча? Всего минут десять. И уберите со стола ваш пакет.

– Это книги, – ответила она, слегкараздосадованная бесцеремонностью этой просьбы: пусть знает, что перед ним –интеллигентная женщина, которая не по магазинам бегает, а ходит в библиотеку.

Но он сам без лишних слов снял со стола пакет и поставил егона пол. Да ладно, не больно-то и хотелось производить на него впечатление: онаведь не на работе, так что лучше приберечь свои чары для тех, кто их щедрооплачивает. Зачем так уж стараться ради этого человека, у которого вряд лихватит денег угостить ее хотя бы чашкой кофе? Мужчине под тридцать не стоитносить такие длинные волосы – это смешно. А с чего это она решила, будто у негонет денег? Ведь официантка сказала, что он – знаменитость... Или это она прохимика? Она стала рассматривать его одежду, но ничего особенного не заметила;впрочем, опыт подсказывал, что мужчины, одетые скромно и небрежно, поройоказываются богаче тех, кто носит респектабельный костюм и галстук. Кажется,это тот самый случай.

«А при чем тут вообще этот художник?! Меня интересуеткартина».

Десять минут – не слишком высокая цена за бессмертие. Мариявидела, что он пишет в той части холста, где уже был изображен увенчанныйнобелевскими лаврами химик. Она спросила себя, не надо ли будет потомпотребовать с него платы.

– Поверните голову к окну.

И снова она повиновалась беспрекословно, что было ей совсемне свойственно. Она стала смотреть на прохожих, на табличку над тем местом, гденачиналась дорога, представляя себе, что и много веков назад уже была здесь этаулица, что она пережила все прогрессы, все перемены, творившиеся в мире и всамом человеке. Быть может, это – добрая примета и ее портрет, который окажетсяв музее, ждет лет через пятьсот та же судьба?

Художник усердно работал, а она мало-помалу стала терятьпрежнюю веселость и ощущать собственную незначительность. Входя в этот бар, онабыла уверена в себе, в своей способности принимать самые трудные решения – вотхоть, например, бросить денежную работу и взвалить на плечи тяжкое бремяуправления фазендой, А теперь вернулось прежнее чувство растерянности передмиром – чувство, которое проститутке не по карману: это чересчур большаяроскошь.

И она догадалась, почему ей так не по себе: впервые за многомесяцев на нее смотрели не как на женщину, а... она не могла бы определить этоточно, но ближе всего к истине было бы: «Он видит мою душу, мои страхи, моюслабость, мою неспособность противостоять миру, с которой я, как мне казалось,сумела справиться, но о которой ничего, по сути, не знаю».

– Я бы хотела...

– Ради Бога, помолчите, – сказал художник. –Я вижу исходящий от вас свет.

Никто и никогда не говорил ей такого. Говорили: «Я вижу,какой у тебя удивительный изгиб бедра», или «Я вижу, какой удивительной формытвои груди», или – в самом лучшем случае – «Я вижу, что ты хочешь порвать сэтой жизнью, прошу тебя, разреши мне снять для тебя квартирку». И к этимрепликам она привыкла, но... Свет? Может быть, он имеет в виду наступающиесумерки?

– Свет, присущий только вам одной, – добавил он,догадавшись, что она ничего не понимает.

Свет, присущий мне одной. Нельзя промахнуться сильней, чемэтот художник, который к тридцати годам умудрился сохранить такую младенческуюневинность. Как известно, женщины созревают и взрослеют раньше, чем мужчины, иМария, хоть и не сидела ночи напролет, обдумывая метафизические проблемы своегобытия, одно, по крайней мере, знала точно: в ней нет того, что художник назвал«светом», а она определила бы как «сияние». Женщина как женщина, молча страдаетот одиночества, пытается найти оправдание тому, что делает, притворяется сильной,а на самом деле – слаба, отвергает любые страсти во имя своей опасной работы,строит планы на будущее, терзается от разочарований и ошибок прошлого – так чтоникакого в ней нет света или сияния. Должно быть, это просто способ заставитьее молчать и радоваться, что сидит здесь, как дура, и даже пошевелиться неможет.

«Свет, присущий мне одной. Мог бы придумать что-нибудьдругое, вроде – „чудный у вас профиль“.

Как входит свет в дом? Если окна открыты. Как входит свет вчеловека? Если дверь любви не захлопнута. А уж ее дверь заперта на все замки.Должно быть, это очень скверный и бездарный художник, раз он не понимает такихпростых вещей.

– Вот и все, – сказал он и стал собирать своипринадлежности.

Мария не шевельнулась. Она хотела было попросить – «покажите», –но ведь это могло свидетельствовать о ее невоспитанности, о том, что она недоверяет его работе. Но любопытство снова пересилило. Она попросила разрешениявзглянуть, он кивнул.

Он изобразил только ее лицо – оно было похоже на еесобственное, но если бы Мария взглянула на картину, не зная модели, то сказалабы: женщина, которая здесь запечатлена, гораздо сильнее ее и наполнена светом,который Мария, глядясь в зеркало, не замечала.

– Меня зовут Ральф Харт. Хотите, закажу вам ещечто-нибудь выпить?

– Нет, спасибо.

Судя по всему, теперь беседа двинется по накатанной колее –мужчина будет соблазнять женщину.

– Пожалуйста, еще два анисовых, – попросил он,снова пропустив ее слова мимо ушей.

А какие у нее дела? Читать опостылевшую книжку об управленииусадебным хозяйством? В двухсотый раз прогуливаться по берегу озера? Лучше ужпоговорить с тем, кто разглядел в ней ей самой неведомый свет – и именно в тотдень, когда начался отсчет последних трех месяцев...

– Чем вы занимаетесь?

Этот вопрос она не любила, не хотела слышать: он заставил ееотказаться от нескольких возможных встреч, когда по той или иной причине кто-топодходил к ней поближе (в Швейцарии это бывает редко – здешние люди сдержанны изамкнуты). Что же ему ответить?

– Работаю в кабаре.