— Чего ты на меня орешь?! — не выдержал Миша и заорал в ответ, переходя на фальцет.

— А ты что, считаешь, что я молчать должен? Правда, если бы мне заплатили, как тебе, я бы, наверное, тоже молчал!

— Не я это все решал! Не я распределял! К шефу иди! На него и ори!

Я выскочил из кабинета, отчаянно хлопнув дверью. В коридоре меня остановил Сольман.

— Ты чего это дверью хлопаешь? — смеясь, спросил он. — Стекло чуть не рассыпалось!

— Да пошел ты… — на ходу бросил я.

— Что это с тобой? — недоуменно спросил Сольман.

Но эту реплику я оставил без внимания, потому что бежал в главный учебный корпус в надежде успеть застать шефа в его кабинете. Но не застал. Кабинет был заперт. «Жаль, — подумал я, — к тому времени, когда он вернется, у меня может пройти весь боевой настрой. И тогда я вновь предстану перед ним беспомощным, безопасным слизняком». Я ненавидел себя за свою отходчивость, но ничего с собой не мог поделать. Воевать без настроя я не умел даже ценой огромных волевых усилий.

Войдя в преподавательскую, я застал там только Шорину. Наклонившись над раковиной, она мыла руки после лекции.

— Здравствуй, Элла, — буркнул я и сел за свой стол.

— Здравствуй, дорогой! — ответила она задиристым тоном.

«Ну вот, сейчас начнет свою демагогию. И главное — успокоит! Собьет весь настрой на беседу с шефом. Надо уйти куда-нибудь пока она не затеяла беседу на болезненную для меня тему», подумал я и встал, чтобы выйти. Но Шорина преградила мне дорогу своей статной фигурой. Она стояла, подбоченясь. В ее глазах горели насмешливые искорки.

— Ты куда это? Что с тобой? Что-то ты мрачнее тучи сегодня! — ерничала Шорина.

«Ишь ты — как будто не знает! Сама ведь подписывала распределение премии по “Трюку” как партгрупорг кафедры»!

— Ты прекрасно знаешь! — нервозно ответил я.

— Что знаю? О чем? — продолжала Шорина разыгрывать детскую наивность.

— О моей, с позволения сказать, премии!

— Ты что, премию получил? Так где бутылка? Ха-ха-ха-ха!

— А то ты не знаешь, что мне не до бутылки! — возмутился я.

— Где бутылка, я спрашиваю? Ха-ха-ха! — смеялась Шорина и наступала на меня, отталкивая грудью от двери.

— Вы же со своим распрекрасным профессором дали мне по моей теме такую премию, что и на бутылку не выкроишь!

— Как это не выкроишь?! Пожалел для нас? Да? Так честно и скажи!

— Элла, перестань издеваться! Мне и так обидно до глубины души. Пахал, как проклятый. От семьи время отнимал. Все дела с заказчиком на себя взял. А мне — меньше всех! Нет, извини. Только уборщице меньше.

— Ну, и сколько ты получил? А? — не унималась Шорина.

— Ты же подписывала и прекрасно знаешь, что мне пятьдесят, а уборщице — двадцать пять! Зачем ты делаешь вид, будто ничего не знаешь?

— Я действительно ничего не знала! Подписала, что шеф дал — он самолично все такое решает. А если бы и знала, то что бы я могла поделать? Шеф говорит, что мое участие в распределении премий чисто формальное. Я же не знаю долевого участия каждого. Кроме того, он там комбинирует по-своему. Кому-то больше, кому-то меньше. Кому больше, тех он часто просит вернуть часть суммы, а то и всю. Потом использует эти наличные для расчета за те услуги, которые не получается сделать официально. Так что если он кому-то заплатил больше — это еще не значит, что он и получил больше.

— Да что ты его защищаешь?! Чепуха это! Ни от кого я еще не слышал, что шеф ему заплатил, а потом отобрал!

— И не услышишь. Шеф заранее предупреждает о том, чтобы молчали. Это же незаконно! Вот я у него в прошлый раз получила полторы тысячи, а он все до копеечки заставил положить на кафедральную сберкнижку. Потом платил за установку новых станков, за батареи на полигоне. Я только и успевала снимать с книжки да платить людям. А он заставлял меня записывать и потом сам подбивал дебет-кредит. Понял?

— Ты вечно его защищаешь! Оправдываешь, где только можно! А он творит здесь, что хочет. Вотчину себе здесь устроил! У тебя вечно все по полочкам! И шеф чистенький, как стеклышко! А он издевается над людьми. Вот сейчас, например. Мне, ответственному по теме, он платит меньше всех, а другим на порядок, а то и на два больше! Насмешка!

— Ты что, не знаешь шефа? Не волнуйся — по следующей теме, где ты, возможно, не будешь принимать никакого участия вообще, он тебе, может быть, заплатит с учетом того, что не доплатил сегодня.

— Что-то он мне ни разу еще не заплатил больше, чем я отработал!

— Не знаешь шефа? Я говорю, не знаешь шефа? Он считает тебя талантливым человеком. Но он убежден, что деньги разрушают талант. Я же тебе уже сколько раз это говорила — ты все не веришь! Такие уж у него убеждения. А разве можно осуждать человека за убеждения?

— Опять ты свои демагогические песни поешь! Зачем ты мне мозги вправляешь? Думаешь — я дурак.

— Как раз наоборот. Но ты мне все не веришь. Говорю тебе — шеф это делает из самых благородных побуждений. Он убежден, что стимулирует тебя, что делает тебе лучше. Ты потом сам поймешь. Увидишь.

— Я пойду к нему и скажу все, что я на этот счет думаю. И не нужно мне лечить мозги! Хватит!

— Ну и дураком будешь! Шеф тебе тогда вообще никогда ничего не заплатит! Лучше сделай вид, что тебя это не трогает. Тогда он задумается и почувствует, что сделал что-то не так, — Шорина начала складывать вещи в сумку.

Несколько минут я сидел молча и никак не мог собраться с мыслями. И тут я почувствовал, что мой бойцовский пыл иссякает прямо на глазах. Я вскочил с места и направился в кабинет шефа. Фрамуга над дверью светилась ярким светом. «Ага, значит, он уже там», — заключил я и открыл дверь. Шеф сидел в обычной позе на своем месте и по обыкновению говорил по телефону. Приветливо улыбнувшись, он молча кивнул и указал мне на стул, приглашая сесть.

— Так когда Вы сможете теперь излучать? Что? Да Вы что, издеваетесь? От нас же Академия наук ждет представительных результатов! Вы меня поняли? Пред-ста-ви-тель-ных!

Шеф замолчал, а из трубки что-то быстро и громко говорили. Он закрыл рукой микрофон и с искренним возмущением сказал, обращаясь ко