— А то, Виталик, что если проиграет затеявший эту канитель зек со стажем, то он под смех обитателей камеры вручает новичку заранее приготовленную газету «Гудок»! Знаете такую?

— Понятно, Иван, — сказал я, — там законы суровые.

— Да я не о том, Гена. Ведь ваш профессор поступил точно так же, как зек, протягивающий эту самую газету — «Гудок»!

— Верно, — подтвердил Виталий. — Что, допьем?

Я разлил свой коньяк по их бокалам. Иван прикрыл свой ладонью.

— Мне достаточно. Мы с ребятами уже солидно обмыли нашу премию. Так вот, я удивляюсь, как это так может быть? Профессор, заведующий кафедрой, ученый с мировым именем — и вдруг использует в своей практике дешевые уголовные трюки! Как зек! Притом просто заурядный зек, а не пахан, даже самого низкого ранга! А с нашей премией? Это ведь, по сути, опять тот же трюк!

— Говорят, он во время войны командовал подразделением штрафников. Видимо там, среди зековского контингента, он этого и набрался, — с важным видом заключил Кусков.

— Вряд ли, Виталий. Гадости там терпели до первого боя. А потом — пулю в спину. Удивительный субъект этот ваш профессор. Уникум какой-то!

Все молчали. Мне почему-то было стыдно. Я чувствовал себя так, словно меня на глазах у публики раздели до гола.

— Не подумайте только, что я на него зол или в обиде.

— Врач на больных не обижается, — неудачно сострил Феклушин.

— Просто я удивляюсь этому. Диву даюсь, ребята! Хотите еще по сотке?

— Ни в коем случае! Домой пора! — ответил Кусков, растягивая слова, и начал застегивать пальто своими толстыми неуклюжими пальцами.

— Сами-то доедете? Вот — на такси возьмите, — он протянул три червонца.

— Что ты, Ваня! Мы в порядке. Конечно, под хмельком, но не настолько, чтобы не смогли добраться до дому, — возмутился Кусков, пытаясь поправить очки. У него это получилось только с третьего захода.

— Ну, тогда я с вами прощаюсь. Мне надо еще своих парней домой доставить. Как-никак, премия! А я прораб. Отвечаю за каждого.

Иван проводил нас до двери. Мы по очереди пожали ему руку и выпали в темную дождевую мглу.

Юлий Гарбузов

10 ноября 2001 года, суббота

Харьков, Украина

34. Вкус халвы

Я пришел с лекции и, наскоро отмыв от мела руки, занялся разработкой практического занятия по новой теме. Обложившись книгами, я считал на микрокалькуляторе, а по результатам расчетов строил таблицы и графики. Кроме меня в преподавательской сидели только наш незаменимый в течение многих лет ученый секретарь Овсянкина да еще Мотыльков. Овсянкина была, как обычно, занята перераспределением учебной нагрузки, а Мотыльков писал научный отчет. Резко зазвонил телефон.

— Наверняка профессор! Сейчас начнет галдеть за то, что я до сих пор не пересчитала, — Овсянкина подошла к телефону. — Кафедра. Да. Овсянкина. Геннадия Алексеевича? Сейчас. Тебя, Гена.

— Кто? — поинтересовался я.

— Из лаборатории. По-моему, Елизавета Григорьевна — секретарь.

— Очерет слушает, — сказал я в трубку.

— Геннадий Алексеевич, зайдите, пожалуйста, в лабораторию. По Вашей теме премия. Получите, пожалуйста, чтобы я сегодня же ведомость сдала.

Известие меня основательно взбодрило. Я знал, что по теме «Трюк», где я был ответственным исполнителем, заказчик согласился выплатить солидную премию. Еще бы! Столько сил положено. Кому сколько — обычно решал сам шеф. Будник и профорг только присутствовали при распределении. Парторг Шорина всегда была заодно с шефом. Интересно, сколько же мне дали на этот раз? Как-никак, ответственному исполнителю должны заплатить больше всех после научного руководителя, которым всегда и по всем темам был только профессор Ампиров.

Отложив все дела в сторону, я помчался в лабораторию. В секретарской за своим столом сидела Елизавета Григорьевна, а около нее грудились сотрудники лаборатории.

— Здравствуйте! — приветствовал я присутствующих.

— Здравствуйте, Геннадий Алексеевич, — отозвалась Елизавета Григорьевна.

— Здравствуй, Гена, — тихо ответил Будник и, не поднимая глаз, тут же убежал в свой кабинет, даже не пересчитав только что полученных денег.

«Солидная пачка», — отметил я про себя.

Люди получали, считали деньги, шутили. А я спокойно ждал своей очереди. Наконец Елизавета Григорьевна пригласила и меня:

— Геннадий Алексеевич, распишитесь, пожалуйста.

Я взял авторучку и отыскал в ведомости свою фамилию. Поставив подпись, я посмотрел в графу «сумма» и решил, что ошибся строкой. Там значилось только пятьдесят рублей. Проведя пальцем вдоль всей строки еще и еще раз, я убедился, что ошибки не было.

— Елизавета Григорьевна, а ведомость — что, только одна?

— Только одна. Вот. Получите ваши пятьдесят.

Я взял полусотенную бумажку и продолжал сидеть в шоке. Потом я повернул к себе ведомость и начал изучать ее. В графе «Сумма» против всех фамилий, даже тех, кто к «Трюку» не имел вообще никакого отношения, стояли трехзначные и даже четырехзначные числа. Двузначное, словно изъян в столбце, значилось только против моей фамилии. Нет, еще против фамилии нашей уборщицы убого маячила двузначная сумма — двадцать пять рублей.

— Как же так? Я же был ответственным по этой теме! И всего пятьдесят? А другим, которые к этой теме не имели вообще никакого отношения — по семьсот-восемьсот! Некоторым даже по тысяче и более!

— Не знаю, — буркнула секретарь, забирая у меня ведомость, — я только выдаю, что тут написано. Все вопросы к Валентину Аркадьевичу.

Я вскочил и с шумом вышел. Подойдя к лабораторному кабинету шефа и Будника, я резко распахнул дверь. Но там сидел только мрачный Будник и, сопя, что-то считал на калькуляторе.

— Где профессор?! — спросил, нет, скорее заорал я.

— Та… Не знаю… Пошел куда-то… — тихо ответил Будник, не поднимая головы.

Он снова углубился в расчеты и еще энергичнее застучал по клавишам калькулятора.

— Это почему же так получается? Я по «Трюку» был ответственным, всем руководил, получал от шефа нахлобучки ни за что — ни про что! К заказчику в Питер мотался! До поздней ночи здесь корпел! Терпел от жены упреки! Справедливые, между прочим! Все к сроку сделал и обеспечил защиту работы на «отлично»! И вот — мне только «полтинник»! Это же форменное унижение моего человеческого достоинства!

Будник молчал. Только сопеть стал громче.

— Отмалчиваешься?! — бесновался я.

— Ты же знаешь, Гена, я этих вопросов не решаю… Шеф… — он пожал плечами, не глядя в глаза, и продолжал сидеть, не отрываясь от расчетов.

— А две с половиной тысячи по моей теме ты получил?

— Ну, Гена… Это же не только за работу по «Трюку». По твоей теме только деньги были…

— А мне почему меньше всех? Я что — хуже всех работал?

Будник все так же продолжал молча стучать по клавишам.

— Все молчишь? Это