условия студентам для сдачи задолженностей в дополнительное время. Преступникам в суде, и тем дают возможность оправдаться, а мы — тем более должны обеспечить возможность реабилитироваться тем отстающим студентам, которые решили взяться за ум. И на экзаменах и зачетах спрашивать следует не так, чтобы только отбояриться, а добросовестно, в соответствии с нормами и планом. Если уж мы пишем на экзамен треть часа на студента, то давайте и беседовать с каждым не менее трети часа. В общем, нужно засучить рукава и поднапрячься как следует. Всем быть на работе с восьми утра и уходить не раньше восьми вечера. Чтобы студенты нас не искали и не дергали его несчастного вопросами — где, скажем, сейчас Элеонора Спиридоновна или Алексей Артемович.

Потом Ампиров еще раз повторил то же самое, потом еще. Словно со сцены «на бис». Затем, осведомившись, есть ли у кого-либо к нему вопросы, окинул взглядом аудиторию, и, убедившись, что вопросов нет, бурно возмутился:

— Ну, все понятно! Вопросов ни у кого нет. Это значит, что: либо всем все ясно, либо, что более вероятно, все только ждут, когда кончится заседание, чтобы поскорее уйти домой. Больше ничего. На работу всем решительно наплевать. Как с глухими разговор! — шеф придвинул к себе бумажку с повесткой дня. — Что там у нас дальше? Так, о состоянии лабораторной базы по курсу «Основы радиолокации». Слушаем, Анна Рольфовна. Не нужно выходить к доске — с места, пожалуйста, докладывайте.

Анна, одетая как всегда аккуратно и даже несколько чопорно, встала и, поправив очки, стала докладывать. Четкость, логичность и строгость ее сообщения вызывали невольное уважение к этой маленькой стройной женщине с хорошими манерами. Как всегда, все у нее было в полном порядке. Тем не менее, Ампиров цеплялся к мелочам, пытался найти изъяны в ее докладе, задавал нелепые вопросы, бессовестно стремясь придраться хоть к чему-нибудь. В конце концов, он торжественно изрек:

— Предлагаю состояние лабораторного практикума по этому курсу признать удовлетворительным, но обратить внимание Анны Рольфовны на недочеты в ее работе. Кто за это предложение, прошу голосовать.

— Простите, Валентин Аркадьевич, какие недочеты Вы имеете в виду? — недоуменно спросила Краус.

— Вам что, мало тех недочетов, которые только что были названы? Кроме того, если сейчас пойти в лабораторию и включить все лабораторные установки, то я уверен, что недочетов будет более чем достаточно. Хотите, чтобы мы это сделали?

— Но это были абсолютно несущественные мелочи, — заметил Исаков.

На его реплику никто не обратил внимания. Все молчали.

— Ладно, недочеты у всех есть, так что не будем терять время. Проголосуем, — сказала Шорина и подняла руку.

Не голосовали Окин, Исаков и я.

— А вы что, против, что ли? — обратился Ампиров к тем, кто не голосовал.

Мы промолчали, а шеф бодро продолжил вести заседание.

— Кто против? Никто. Так, а Вы что, воздержались? — спросил Ампиров, глядя на меня уничтожающим взглядом.

— Да, я воздержался, — спокойно и совершенно серьезно ответил я.

Все почему-то засмеялись.

— Что ж, принято при трех воздержавшихся, — объявил шеф и посмотрел в повестку дня. — Дальше у нас утверждение экзаменационных билетов. Читаем по очереди по часовой стрелке. Начинает старший преподаватель Очерет. Пожалуйста, Геннадий Алексеевич.

Я читал свои билеты, а шеф то и дело прерывал меня замечаниями. То ему не нравилось, что вопрос слишком длинный, то что слишком короткий, то что в билете оба вопроса очень уж простые, то наоборот — сложные. В конце концов, шеф сказал:

— Предлагаю принять с учетом замечаний. Возражения есть? Нет. Принято. Дальше читает Антонина Саввична Буланова. Пожалуйста. Слушаем.

И так все лекторы по очереди. У некоторых было по два курса. Ампиров заставил всех прочитать каждый вопрос от буковки до буковки. Вслед за шефом участие в обсуждении принимали почти все. В том числе и я. Каждому делались замечания, задавались вопросы, высказывались пожелания. Возникали дискуссии, споры, перепалки.

Когда очередь дошла до самого шефа, за окнами уже стояла глубокая непроглядная темень. Сыпал мелкий снег и завывал пронизывающий ветер. Шефу тоже сделали несколько замечаний, и он с ними спокойно согласился. Даже картинно поблагодарил за них.

— И последний пункт — разное. Все устали, я понимаю. Имеет кто-нибудь, что сказать в разном? — спросил шеф, оглядывая присутствующих.

После восьми часов говорильни преподаватели смотрели на шефа осоловевшими глазами, моля его взглядом о пощаде. Я уже подумал было, что наступил вожделенный конец мытарствам, когда руку подняла Шорина.

— Я хочу сказать пару слов, Валентин Аркадьевич, — сказала она, вставая с места.

— Слушаем Элеонору Спиридоновну, — сказал Ампиров.

Все недовольно загудели.

— Тихо, тихо, уважаемые преподаватели, — обратился он к присутствующим. — Заседание продолжается!

— …господа присяжные заседатели, — добавил я с сарказмом. Но шеф зыркнул на меня таким злобным взглядом, что я тут же осекся.

Шеф постучал карандашом по столу, призывая к порядку:

— Внимание! Слушаем Элеонору Спиридоновну! Элла, что там у Вас?

— У меня всего несколько слов. Как ученый секретарь кафедры я хочу сказать, что у нас по методической части недогружен старший преподаватель Очерет. Он все наверху сидит, в науке зарылся, а методической работы на кафедре — пруд-пруди. Предлагаю заменить часть его научных поручений методическими. За работу по науке он полставки эсэнэса получает, в конце концов. Я тут написала, что ему предлагается поручить, — сказала она, потрясая какой-то бумажкой. Позвольте, я зачитаю, Валентин Аркадьевич.

— Элла, а что, если Вы ему в рабочем порядке это изложите? Все устали — восемь часов с лишним уже заседаем. Кто-нибудь возражает?

Все молчали. Я оторопел от неожиданности и обалдело смотрел по очереди то на Шорину, то на шефа, то на коллег, не зная, как вести себя в создавшейся ситуации. А шеф продолжал:

— Поддерживаю предложение Элеоноры Спиридоновны. Кто «за»? Голосуем.

— Правильно, — раздраженно и с нескрываемым возмущением сказала Буланова, высоко поднимая руку. — Или всем условия роста, или никому! А то кто-то будет клепать лабораторные макетики, а кто-то — диссертации!

— Рано, рано ему еще с головой в науку, — спокойно добавила Луганская. — Пусть немного на методике посидит!

— Не понимаю, почему этот вопрос возник именно сейчас, а не весной, когда распределяли нагрузку? Менять коней на переправе? — пожимая плечами, спросил Кусков, раздувая свои полные щеки.

Феклушин, рисуя на листке чертиков, добавил

— Вот-вот. На переправе коней не меняют.

Остальные не реагировали никак. Шеф посмотрел на часы и, заранее подняв руку, деловито сказал:

— Кто за предложение Элеоноры Спиридоновны, прошу голосовать. Против? Против нет. Кто воздержался? Элла, запишите в протокол — принято при всеобщем одобрении и воздержавшихся Кускове и Очерете. Все. Заседание окончено.

Такое решение устраивало