к вам на четвертый этаж. К сожалению, Геннадий Алексеевич, тут у нас неотложное дело. Только что позвонили из партбюро факультета и сказали, чтобы от нашей кафедры были представители на лекции, посвященной предстоящему столетию со дня рождения Ленина. Кроме нас с вами на кафедре никого. Одни на занятиях, другие дома — в ванне сидят, кости распаривают. Третьи по магазинам шляются, в очереди стоят, четвертые на базаре за пять копеек торгуются. Хоть «алла» кричи! Так что придется идти нам с вами — больше некому. Пожалуйста, спускайтесь сюда, одевайтесь и заходите ко мне в кабинет.

Ампиров положил трубку. Проклиная про себя и шефа, и партбюро, и Ленина, я выключил паяльник, в скором темпе убрал рабочее место и спустился на второй этаж. Ампиров говорил правду — в преподавательской не было ни души. Я надел куртку, запер за собой дверь и вошел в кабинет Ампирова.

— Здравствуйте, Валентин Аркадьевич, — поздоровался я, остановившись у двери.

— Здравствуйте, Геннадий Алексеевич. Почему Вы заставляете ждать себя? Сначала вы полчаса к телефону не подходите, потом целый час собираетесь. Нам нельзя опаздывать. Там ведь такая публика, что не преминет дать щелчок по носу, Вы же знаете. На хрена это нам нужно?

— Валентин Аркадьевич, не придирайтесь, пожалуйста. Вы же знаете, что мне нужно было обесточить стол, спрятать инструменты, запереть лабораторию…

— Гена, не оправдывайтесь. Это все понятно. Но я знаю, что Вы никогда никуда не торопитесь — ведь правильно?

Я обошел эту реплику молчанием, как бестактность. Ампиров снял с вешалки и проворно набросил на плечи свою обнову — шикарную кожаную куртку. Через минуту мы уже шли по мокрому асфальту в сторону ректорского корпуса. Возле информационного стенда, что у входа в электрокорпус, Ампиров остановился, чтобы окинуть взглядом последние объявления.

— Вы видите, Гена, в половине первого нам уже надо быть на месте и слушать профессора Лекарева. «К столетнему юбилею великого основателя первого в мире Социалистического государства — Владимира Ильича Ленина». Ну и трепач же этот Лекарев — терпеть его не могу! Заливать любит, как будто перед ним детский сад. Сидишь, слушаешь его досужие витиеватые мудрствования и чувствуешь себя полным идиотом, последним кретином. А возмутиться — избави Бог. Вымарают так, что до смерти не отмоешься.

Ампиров посмотрел на часы.

— Как говорится в песне, «у нас еще в запасе четырнадцать минут». Точнее — пятнадцать

— Вот видите, даже сейчас еще целых пятнадцать минут. А Вы корили меня за медлительность, — легонько взбрыкнул я.

— Не корил, а напомнил, что надо быть чуть-чуть оперативнее. Черт возьми, с самого начала учебного года почти каждый день какие-нибудь мероприятия, посвященные столетию Ленина. А до этой самой торжественной даты еще, — он посчитал на пальцах, — целых пять месяцев! С этим б…ским Лениным ни дела, ни работы! А отказаться — Боже сохрани. Эти кликуши тут же тебе «нос пришьют»!

— Полностью с Вами согласен, Валентин Аркадьевич. Каждый из этих профессиональных идеологов стремится показать себя перед другими «католиком больше папы римского», — поддержал я шефа.

Он посмотрел в мою сторону, и мы встретились взглядами. Ампиров криво улыбнулся.

— Только Вы, Гена, смотрите, ни при ком больше такого не болтайте. И, ради всего святого, нигде и никогда ни в коем случае не ссылайтесь насчет этого дела на меня. С Вами-то я говорю свободно. Знаю, что Вы меня не продадите. Вот я вспоминаю свою недавнюю поездку в Париж. Там люди общаются совершенно свободно: ругают свое правительство на чем свет, своего президента по кочкам несут при ком угодно, хоть при полиции. И никому до этого никакого дела, представляете?

Мы уже сворачивали к ректорскому корпусу, когда Ампиров неожиданно толкнул меня в бок:

— Вон, посмотрите, Гена. Профессор Лященко идет. Химик. Ему недавно действительного члена Академии Наук Украины присвоили. Видели, месяца полтора назад приветственный плакат у институтских ворот висел?

Навстречу нам бодро шагал сухощавый старичок с седенькой бородкой клинышком — как у Михаила Ивановича Калинина. Я не успел отреагировать на вопрос Ампирова, так как в следующий момент Лященко был уже совсем рядом. Он поздоровался первым, вежливо приподняв старомодную шляпу. Я знал, что Ампиров всегда завидовал ему, как и всем, кто имел заслуженный успех и приличный вес в ученом мире. С такими людьми он вел себя особенно грубо, всем своим видом как бы высказывая: адно, мол, и мы — тоже такие! Лященко был лет на двадцать — двадцать пять старше Ампирова, но Валентин Аркадьевич демонстративно держался с ним на равных.

— Приветствую Вас, уважаемый Валентин Аркадьевич, — Лященко протянул руку Ампирову.

— Здравствуйте, Федор Константинович! Рад Вас видеть, как всегда, — ответил Ампиров, небрежно пожимая руку академика.

— Здравствуйте, молодой коллега, — любезно сказал Лященко, протягивая руку мне.

— Здравствуйте, Федор Константинович! — ответил я с искренним почтением.

— Как поживаете, Валентин Аркадьевич?

Тон вопроса Лященко показался мне слегка надменным.

— Спасибо, трудимся. Стараемся работать не за страх, а за совесть, чего и вам желаю, — в тон ему ответил Ампиров. — Вот, на лекцию Лекарева направляемся, как наш партком распорядился. А Вы что, не идете?

— Думаю, что обойдутся и без меня. Без одного цыгана ярмарка состоится. Скажу по секрету, я нашел уважительную причину сбежать — договорился с заводчанами, чтобы вызвали меня на это время, — с улыбкой ответил Лященко. — Что у Вас новенького, Валентин Аркадьевич?

— Да вот, недавно Париж посетил. Как видите, ха-ха-ха… не только вы «по заграницам» разъезжаете!

— Очень хорошо. Рад за Вас, уважаемый Валентин Аркадьевич. Что-нибудь привезли от «проклятых капиталистов»?

— Спасибо. Вот — туфли там купил, — Ампиров, приняв гордый вид, выставил вперед ногу и качнул ею на каблуке из стороны в сторону.

Лященко посмотрел на туфли Ампирова и снисходительно улыбнулся.

— Вижу, — спокойно заметил он. — Ну, это, простите меня, дешевые туфли.

— Да не скажите! Не скажите, Федор Константинович! — с возмущением пропел Ампиров.

Лященко опять посмотрел на туфли:

— Извините, Валентин Аркадьевич, но ваши туфли — дешевые. Я же вижу.

— Да что вы! Сто двадцать долларов отдал, как из ружья! Ей-Богу! Я даже чек сохранил. Могу Вам принести показать, — возмутился Ампиров и, обратившись ко мне, добавил, — не верит!

— Ну вот. Я же говорил — дешевые! — сказал Лященко, самодовольно улыбаясь.

— Это за сто двадцать долларов — дешевые? — неподдельно удивился Ампиров.

Словно не расслышав, Лященко попросил:

— Можно на каблучок взглянуть?

Он вынул из внутреннего кармана очки в толстой роговой оправе и необыкновенно ловким движением надел их на нос.

Ампиров, опершись на мою руку, показал подошву. Лященко наклонился, пристально посмотрел на край каблука и снова