Антонио Примо де Ривера. Арестованный ранее мятежа и приговоренный за незаконное хранение оружия к лишению свободы, он осудил мятеж и сделал властям предложение оставить его заложником, отправив кого-либо из его родичей или друзей на мирные переговоры с националистами. Насколько искренней была его примирительная позиция – неизвестно. Республиканцы увидели в инициативе Примо только демагогию. Вскоре суд вынес ему смертный приговор. (Официальным обоснованием приговора была необходимость отмщения за расстрел в националистической Испании взятого мятежниками в заложники сына Ларго Кабальеро.) Подавать прошение о смягчении приговора или о пересмотре дела де Ривера не стал.

Казнь Примо де Риверы в субтропическом Аликанте напоминает в некоторых отношениях расстрел адмирала Колчака в ледяном Иркутске. Но и о разнице не стоит забывать: глава Фаланги предстал перед гласным судом и был признан виновным в присутствии его противников и сторонников, перед лицом страны и всего мира, его погребли на кладбище, тогда как адмирала тайно отправило на смерть импровизированное судилище, которое отказало ему даже в могиле.

Незадолго до казни Примо в пригородах Мадрида было расстреляно около 7000 фалангистов, находившихся в тюрьмах Республики. Далеко не всем из них был вынесен судебный приговор, тем более смертный. Их уничтожили в дни штурма столицы националистами, когда судьба столицы и Народного фронта висела на волоске. Руководил расправой 21‑летний Сантьяго Каррильо – социалист, ставший коммунистом. В дальнейшем ему суждено было стать главой испанской компартии.

С другой стороны, даже при массовом терроре Республика уважала хотя бы некоторые права и свободы граждан (см. также выше). У испанского республиканского террора были ограничители.

Глубокие разногласия левого социалиста и испанского патриота Ларго Кабальеро с советским послом (а фактически – со Сталиным) и с компартией завершился распадом и падением его правительства. Однако во многом послушному Советскому Союзу социалисту-космополиту Негрину только со второй попытки удалось лишить Ларго поста генерального секретаря Всеобщего союза трудящихся. У бывшего премьер-министра отобрали редакторство в газетах «Аделанте» и «Кларидад» (последняя была его детищем), за ним установили слежку, но не лишили депутатской неприкосновенности и права выезда за границу и не мешали ему произносить на митингах речи антикоммунистической направленности.

Не менее драматический конфликт между умеренным социалистом военным министром Республики Прието, с одной стороны, и советскими военными и компартией, с другой – завершился аналогично – «добровольным» отказом видного деятеля Социалистической партии от министерского портфеля. Но вопреки требованиям военных и коммунистов, считавших Прието единственным виновником многих военных поражений, Негрин не предъявил опальному министру обвинений и (в отличие от Ларго Кабальеро) не позволил подвергнуть его шельмованию в печати. Осуждению на митингах в газетах и по радио подвергались безымянные «пораженцы и капитулянты». Вскоре Прието получил синекуру – пост специального посла в странах Латинской Америки, что позволило ему выехать за рубеж. Надолго остановившись в Париже, он беспрепятственно стал публиковать статьи о «происках русских в Испании» и о «причинах поражения Республики».

Сходной была судьба ветерана республиканского движения президента Асаньи. Отстраненный де-факто от власти, он после очередного военного поражения Республики вышел в отставку и беспрепятственно обосновался за границей – в Швейцарии, где у него была вилла. Не последовало санкций и против группы республиканских генералов, которые после отступления из Каталонии во Францию открыто отказались вернуться в Мадрид, ссылаясь на безнадежность ситуации (так поступили как неохотно служившие Республике Кабрера, Посас, Рикельме, Асенсио Торрадо, так и лояльные к ней Льяно Энкомиенда и Рохо).

Положение на занятой националистами части испанской территории складывалось во многом по-другому.

Мятежное «национальное правительство», противопоставившее себя Народному фронту, было полностью противозаконным и антиконституционным. В первое время его положение было донельзя шатким и уязвимым во многих отношениях – много худшим, нежели у большевиков в России. Восставшие военные овладели только экономически отсталой и малонаселенной периферией страны. В их распоряжении не было ни промышленного потенциала, ни золотого запаса, ни (поначалу) военного и транспортного флота.

После краха восстания в Мадриде и Барселоне восставшие, подобно Белому движению России, долго не могли создать на контролируемой ими территории общегосударственного административного центра. Наспех образованные ими органы управления около двух лет оставались из-за соперничества военных, монархо-помещичьих кланов и фалангистских группировок рассредоточенными между тремя историческими городами Старой Кастилии – Саламанкой, Бургосом и Вальядолидом. Провозгласить «временной столицей государства» Бургос и перевести туда ставку и центральный аппарат правительства Франко удалось только в 1938 году. Но и после этого часть правительственных учреждений и иностранные посольства работали в Саламанке. Вальядолиду же позволили играть роль штаб-квартиры Испанской фаланги, членам которой одно время под страхом смерти было запрещено появляться в Бургосе.

Однако в прочих гораздо более важных аспектах мобилизации человеческих и иных ресурсов восставшие уверенно шли впереди республиканцев. На территории националистов немедленно перестали существовать основные элементы демократии. Конституция была объявлена недействительной. Повсеместно и на неопределенное время введено военное положение, восстановлена смертная казнь, закрыты границы. Немедленно были упразднены гражданские права и свободы, запрещены партии и движения, кроме Фаланги, а также профсоюзы. Объявлены вне закона забастовки, как, впрочем, и массовые увольнения – локауты. Собрания могли быть допущены только с предварительно испрошенного разрешения военных властей. Цены и зарплата заморожены. Удлинен рабочий день без повышения заработной платы. Аннулированы учрежденные республиканцами пособия безработных (незначительные по размеру). Националисты заменили суды военными трибуналами, разбиравшими дела в упрощенном и ускоренном порядке и открыто руководствовавшимися презумпцией виновности обвиняемых[88]. Былая принадлежность к любому профсоюзу, к любой из республиканских партий, размещение платных объявлений в социалистических газетах, былая дружба с видным анархистом или пацифистом и т. д. могли теперь стать частью обвинительного приговора. Преступными деяниями стали также проституция и нудизм.

В националистической Испании, называвшей себя «новым государством», из всех общественных и политических объединений право на существование сохранила только Испанская фаланга и ее дочерние организации – женская, благотворительная и др. Но Фаланга, в отличие от большевистской партии, не овладела полнотой политической власти. Решающие посты в правительстве Франко, созданном в 1938 году в Бургосе, заняли кадровые военные. Фалангисты получили несколько второстепенных постов. И произошло это лишь после навязанного Франко Фаланге ее объединения с остатками распущенных монархо-клерикальных партий.

Проведенное военными в порядке административного принуждения слияние молодежной по составу и антимонархической Фаланги с пожилыми консерваторами-католиками из монархических партий закономерно сопровождалось непониманием и брожением в среде фалангистов. Некоторые из них даже перешли в оппозицию к Франко и в разное время подверглись репрессиям. Во многих местах Наварры, Галисии, Андалузии в годы Гражданской войны, да и после ее окончания вспыхивали уличные схватки между фалангистами и монархистами. Газетная полемика между ними почти не прекращалась. Поскольку