перемещения военных действий в глубину страны республиканцы вынуждены были дважды переносить столицу – сперва в Валенсию (ноябрь 1936 года), позже в Барселону (октябрь 1937 года). Отъезд правительства и кортесов из исторической столицы – Мадрида в определенной мере был следствием шаткости позиций Республики в традиционалистской Кастилии, на дорогах которой неуверенно чувствовали себя многочисленные отряды «милисианос» – республиканского народного ополчения, зато уверенно наступала малочисленная кавалерия мятежников. Смена столиц никак не могло укрепить влияния республиканцев в стране, да и в международном сообществе.

Тем не менее в первые недели вооруженной борьбы стратегическая ситуация в Испанской Республике была несравненно лучше положения Российской республики, которую постигло головокружительное крушение, как только против нее в октябре – ноябре 1917 года применили отказавшую ей в поддержке военную силу. Народный фронт удержал крупнейшие городские центры – Барселону и Мадрид, самые передовые и зажиточные регионы страны, военный и торговый флот, золотой запас – 800 млн долл. (по тогдашнему курсу)[72]. Испанская демократия – при всей уязвимости ее социальных корней и хозяйственной отсталости страны – оказалась устойчивее российской. И это имело неоспоримые позитивные последствия.

В Испании с приходом к власти Народного фронта не последовало отказа от концепта «демократии трудящихся всех классов». Испания развивалась под влиянием Франции, но, в противоположность французским якобинцам, испанские республиканцы не отказалась от старого летоисчисления и правописания и не обзавелась новым календарем. Народный фронт не провозгласил диктатуры. Военного положения республиканцы не объявляли в течение двух с лишним лет – вплоть до января 1939 года. Сделали это они «под занавес», когда уже выявился исход борьбы (проигрыш Республики).

Многие лица, находившиеся в открытой оппозиции к правительственной политике – социалисты Хулиан Бестейро и Франсиско Ларго Кабальеро, каталонские националисты Луис Компанис, Хуан Таррадельяс и Мигель Гассоль, анархисты Хулиан Горки, Гарсиа Оливер, Фредерика Монтсени, Мануэль Эскорса дель Валь, неоднократно подвергавшиеся до 1936 года репрессиям, при правительстве Народного фронта даже не были арестованы. Более того, некоторые из них продолжали политическую карьеру. «Единственный испанский марксист» – Хулиан Бестейро в годы антифашистской войны, которую он не таясь называл безумием, как ни в чем не бывало оставался муниципальным советником Мадрида. Луис Компанис – поборник независимости Каталонии – стал президентом каталонского парламента (позже он самочинно и безнаказанно объявил себя президентом Каталонии[73]). Ларго Кабальеро, хлестко критиковавший беспомощность «однородного республиканского правительства» Хосе Хираля, через несколько недель находился не в тюремном каземате и не в изгнании, а на посту председателя совета министров, которого он откровенно домогался, не соглашаясь на меньшее[74]. Когда же его правительство пало под давлением коммунистов и советского посольства (см. главу 5), Ларго остался депутатом кортесов и далеко не сразу лишился поста главы массового Всеобщего союза трудящихся. Подобно Бестейро, он свободно выезжал за границу и возвращался обратно. Видный деятель анархистского движения Гарсиа Оливер, не отрекшийся от сказанного и сделанного им против государства до 1936 года (включая соучастие в террористических актах!), был наряду с тремя другими видными левыми экстремистами назначен министром юстиции. И хотя анархисты, по мнению почти всех прочих партий, вносили путаницу во все к чему прикасались, они впоследствии лишились министерских портфелей только вследствие отставки правительства в целом и ввиду симпатий к опальному Ларго Кабальеро.

Главным образом благодаря умеренным республиканцам и социалистам Республика не отказалась от демократической конституции 1931 года, вызывавшей немногим ранее жестокие нападки анархистов и коммунистов. По-прежнему действовали почти все предвоенные конституционные институты парламентского республиканского («буржуазного») государства. Сохранилась многопартийная система, вероятно, потому, что ее основы были заложены в Испании при всей ее отсталости ранее, чем в России, – в XIX веке. Муниципалитеты, парламент, автономные правительства Каталонии и Бискайи, центральное правительство остались многопартийными[75].

В связи с сохранением многопартийного правления и парламентского конституционного строя вплоть до третьего года войны происходили правительственные кризисы и отставки кабинета в полном составе (которых не могло быть в США и в Советской России). До середины 1938 года новый состав правительства формировался после закрепленных конституцией совещаний-консультаций партийных и парламентских лидеров с президентом Республики.

Закономерным в демократической многопартийной Республике было сохранение независимой периодики всех партий и объединений, не участвовавших в июльском восстании (правда, на основании чрезвычайного положения была учреждена предварительная цензура). Если в России коммунистические «Правда» и «Известия» были очень быстро избавлены от необходимости конкурировать с кадетской «Речью», эсеровским «Знаменем труда» и меньшевистской «Новой жизнью», то испанская периодика была не особенно затронута войной. Правда, перед самым военным мятежом Республика запретила монархические газеты, самой известной из которых была севильская «АБЦ», и издания Фаланги; в 1938 году власти запретили троцкистскую газету «Ла баталья». Но до самого конца войны в газетных киосках Республики анархистская «Солидаридад обрера» соседствовала с солидными буржуазными «Эль либераль» и «Эль соль», а прокоммунистическая «Френте рохо» и коммунистическая «Мундо обреро» – с сугубо буржуазной «Аорой». Одна только социалистическая партия продолжала выпускать в годы войны сразу три ежедневных печатных органа, отражавших взгляды внутрипартийных группировок – газеты «Аделанте» (среди редакторов которой был Ларго Кабальеро), «Кларидад» (на страницах которой выступал Бестейро, но основал которую опять же Ларго Кабальеро) и «Эль сосиалиста» (ставшая рупором Прието).

Вплоть до начала 1939 года, когда положение Народного фронта стало катастрофическим, на республиканской территории сохраняли силу многочисленные социальные гарантии, установленные после 18 июля – 8‑часовой рабочий день в невоенных сферах, 40‑часовая рабочая неделя, бесплатное распределение жилья, оплачиваемый отпуск по беременности и родам с сохранением рабочего места. Сверхурочных работ не было даже на большинстве военных предприятий. Многочисленные митинги созывались в рабочее время и, конечно, без вычетов из зарплаты. Трудовое право оставалось на редкость демократическим. В частности, прогулы, опоздания на работу, произвольный уход с рабочего места никак не наказывались. Оплачиваемый отпуск был отменен, но вместо него работники получали немедленное денежное возмещение.

Сознательно допустив политизацию вооруженных сил перед войной, Республика сохранила широкие политические свободы в армии во время военных действий. Огромное влияние анархистов помешало воссозданию в республиканских вооруженных силах казарменной дисциплины с ее безрассудным подчинением нижестоящих всем вышестоящим. Анархистов поддерживали многие социалисты и немалая часть коммунистов – ведь именно слепое послушание солдатских масс, отученных рассуждать, позволило генералитету поднять 120‑тысячную армию против Республики и превратить мятеж в вооруженное противостояние общегосударственного размаха.

В республиканских войсках и флоте царила малопонятная не только нам, но и американцам или французам демократия с широчайшим набором прав военнослужащих при ограничительном толковании их обязанностей. Республиканские мобилизации имели характер вербовки добровольцев – уклонившихся от призыва не разыскивали и тем более не карали. Стоило только индивидууму объявить себя «человеком искусства»,