диктатура стала решительно распоряжаться огромными экономическими и человеческими ресурсами. И подобными методами большевики добились повиновения большинства районов тыла и развертывания к 1919 году колоссальной трехмиллионной армии, которая еще через год была сделана уже почти пятимиллионной.

В создании вооруженных сил и тоталитарного аппарата власти левые экстремисты проявили размах и напор, достойные не междоусобной, а глобальной войны. И хотя на всех красных фронтах, вместе взятых, постоянно находилось менее половины мобилизованных, нужный результат был достигнут. С середины Гражданской войны (1919 год) на каждого белого солдата приходилось в среднем пять – шесть красных бойцов. В 1920 году, после победы красных над Вооруженными силами Юга России во главе с Деникиным, данное соотношение приблизилось к 1: 10.

На занятой красными территории компоненты демократического правления еще обнаруживались в первые восемь – девять месяцев Гражданской войны[62]. Но уже тогда политические свободы граждан шаг за шагом ограничивались действиями правительства Ленина – Троцкого и местных красных властей, с легкостью заменявших человеческие права обязанностями.

О многом говорило объявление только что сформированной Совнаркомом в ноябре 1917 года левоцентристской Конституционно-демократической партии (в просторечии – кадетов) вне закона, хотя в прошлом деятели указанной партии оказывали услуги деятелям левоэкстремистских партий, в том числе самому Ленину. Ошеломило современников убийство «неизвестными матросами» в Петрограде в ноябре 1917 года видных политиков и общественных деятелей, депутатов, левых конституционных демократов Ф.Ф. Кокошкина и А.И. Шингарева. (Их умерщвление приходится рассматривать как явление одного порядка с убийством Сотело в Испании.) Известен приказ Ленина найти убийц. Однако нет сведений об их поимке. Следовательно, убийцы выявлены не были. В то же время попавшие в руки левых экстремистов крупные деятели монархического движения – Н.А. Марков, В.М. Пуришкевич – отделались на красной территории недолгим тюремным заключением. Их сочли недостаточно опасными и даже не потрудились предать суду[63]. Между тем существовала благоприятная возможность сделать зубров российского монархизма персонажами показательного судебного разбирательства подобного процессу, оперативно проведенному большевиками против деятельницы левого крыла Конституционно-демократической партии графини Софьи Паниной – первой в России женщины, назначенной Керенским на пост товарища (заместителя) министра[64].

Еще более показательным актом удушения верховенства закона и политической демократии стал разгон (в нашей прежней историографии – «роспуск») Совнаркомом 6 января 1918 года Всероссийского Учредительного собрания, толком не успевшего приступить к работе[65]. Невооруженные демонстрации московской и петроградской общественности в защиту собрания были разогнаны латышскими стрелками по прямому распоряжению Совнаркома с применением оружия, повлекшим человеческие жертвы среди демонстрантов[66]. Так в жизнь страны входил красный террор (см. ниже).

В апреле 1918 года только что сформированная ВЧК, несмотря на острейший недостаток кадров, нанесла неожиданный удар по недавним союзникам большевиков – анархо-синдикалистам, активно содействовавшим в очень многих пунктах Российской республики Октябрьскому перевороту. Начиная с мая – июня 1918 года развернулись аресты активистов РСДРП (меньшевиков), начиная с Мартова и Потресова – некогда друзей и соратников Ленина. Под руководством комиссара печати Володарского большевики с расторопностью, достойной лучшего применения, не только запретили многие оппозиционные органы печати, но и конфисковали их собственность без права оспорить содеянное в суде. Гибель Володарского от пули террориста и упразднение должности комиссара печати не остановило этого процесса. Репрессивная информационная политика стремительно набирала обороты.

Изучение первоисточников говорит: трудно найти подобные факты в истории белых правительств. Характерно, что когда безжалостно осмеянный в левоэкстремистской печати «воевода Приморского края» генерал Дитерихс в 1922 году отважился запретить одну из мелких оппозиционных газет – анархистскую «Блоху», это стало сенсацией. Жители дальневосточной окраины нашей страны за четыре года небольшевистского правления успели отвыкнуть от подобных актов, являющихся демонстрацией такой силы, за которой обычно скрываются испуг и бессилие.

Во втором полугодии Гражданской войны Совнарком, опершийся на этот раз на волю законодательного органа – очередного съезда Советов, декретировал красный террор – систему репрессивных мер, не известных ни Российской империи, ни Российской республике. Декретом 5 сентября 1918 года были узаконены массовые аресты и расстрелы, массовое взятие заложников, концлагерное заключение.

Правда, репрессивные положения декрета автоматически утратили силу всего через 60 дней – 5 ноября того же года, а еще через день Совнарком даже декретировал частичную политическую амнистию. Однако красные страдали правовым нигилизмом – они целенаправленно принижали или отрицали значение юридических аспектов любого дела. Поэтому многие составные части красного террора оказались неистребимыми, даже если их номинально отменяли и потом многократно идеологически осуждали. Продолжало происходить следующее:

– стирание граней между мирной жизнью и военно-чрезвычайным режимом;

– широчайшее применение внесудебных наказаний;

– презумпция виновности;

– приравнивание подозреваемых к обвиняемым;

– принадлежность судей и обвинителей к единственной легальной партии с ее монолитной дисциплиной;

расширительное толкование полномочий следователей, превратившее их власть в почти неограниченную;

– концлагерная система, которую в США и Испании испытали на себе исключительно военнопленные.

О методах деятельности главного карательного органа красных – Всероссийской чрезвычайной комиссии (ВЧК) и ее отделений на местах – сказано и написано очень много. У комиссии есть и защитники, и противники. Жаркие споры вокруг ценности красного террора не закончились даже в XXI веке. Целесообразно подчеркнуть четыре фактора, против которых не выдвигается возражений.

1. Декретом 1 декабря 1917 года большевики наделили комиссию статусом «независимого» ведомства. Она не подчинялась родственным наркоматам юстиции и внутренних дел[67] и обладала одновременно огромным набором полномочий – розыскных, следственных, судебных и карательных.

2. Комиссия отчитывалась перед Совнаркомом о каждом деле, однако только после закрытия дела, то есть после приведения приговора в исполнение. Правительство красной России тем самым по умолчанию соглашалось с тем, что комиссия раз за разом ставила его перед фактом.

3. Арестованный с момента задержания до исполнения приговора всецело находился во власти ВЧК.

4. Сроков бессудного содержания под стражей определено не было.

Подобным набором полномочий не обладала контрразведка ни одного из белых правительств (см. выше). Объемная концентрация власти, включая власть над жизнью и смертью индивидуума, уже содержала в себе, даже независимо от чьих-то взглядов и вкусов, ключевые предпосылки массового произвола.

Бессменный глава комиссии Феликс Дзержинский в 1920 году, вынужденно отвечая на раздававшиеся даже на красной территории публичные обвинения руководимого им ведомства в произволе и бесчеловечности, был вынужден признать в открытой печати «ошибки», возможность которых сотрудники ВЧК, по его деликатному выражению, «могли сознательно допускать». Яснее выразиться о образе действий собственных подчиненных, не называя их открытым текстом уголовными преступниками, было трудно.

Дзержинский и ему подобные умели притворяться недалекими и доверчивыми личностями. Беседуя в 1921 году с писателем Вересаевым о зверствах красных в Крыму, Феликс Эдмундович признал всего-навсего, что была сделана «очень крупная