В их отрицании были едины все левые силы – анархисты, коммунисты, социалисты и даже самые умеренные республиканцы. Трибуналов не было образовано даже в вооруженных силах. Уголовный кодекс был основательно сокращен и во многом выхолощен. Право государства на смертную казнь толковали ограничительно: она могла быть назначена судом только за борьбу против Республики с оружием в руках. А в августе 1938 года республиканское правительство, словно идя по стопам Временного правительства России, пошло на невиданный во всемирной военной истории шаг – на официальную отмену смертной казни в военное время. Высшей мерой наказания было сделано среднесрочное (не более 15 лет) лишение свободы. В Соединенных Штатах этого не было. Правда, былая принадлежность или близость к любой из монархо-клерикальных организаций по-прежнему трактовалась испанским республиканским правосудием в качестве преступления. Но оно влекло за собой «только» заключение в тюрьмы, условия содержания в которых были республиканцами значительно улучшены и из которых не так трудно было совершать побеги.

(Показательно, что при всей зависимости Республики от помощи СССР официальное ее правосудие так и не стало слепым орудием в руках советских дипломатов и военных. Судебный процесс 1938 года над ненавистными советскому правительству и испанской компартии троцкистами не сопровождался идеологическим шельмованием обвиняемых. А среди многочисленных свидетелей защиты фигурировали бывший премьер-министр Республики Ларго Кабальеро и несколько действующих республиканских министров разных политических направлений (кроме компартии). Симптоматично, что свидетелей обвинения властям удалось найти значительно меньше. И никому из подсудимых суд не назначил больше пяти лет лишения свободы.)

При пересмотре уголовного кодекса сроки тюремного заключения в Республике были значительно уменьшены, пожизненное заключение отменено, каторжный режим в тюрьмах упразднен. Заодно были уничтожены полицейские досье уголовных преступников. Отношение государства к преступному миру надлежало начинать с чистой страницы. Проституцию, нудизм[81], аборты перестали считать преступлениями и даже правонарушениями. Спекуляция практически не преследовалась. Обвинять в преступлениях предлагалось не тех, кто их совершал или вдохновлял на совершение, а «жестокую жизнь» буржуазного общества. Столь демократических порядков, такой развитой правовой и социальной терпимости во время Гражданской войны не наблюдалось ни в Штатах, ни в России[82].

Впрочем, по мере развития военных действий не в пользу Республики демократические завоевания испанцев стали даже при правительстве Народного фронта подвергаться эрозии.

Коренным пороком «республики трудящихся всех классов» стали такие нарушения законности и демократии, как массовые и индивидуальные внесудебные расправы. Они с лихвой возместили официальное ограничение, а затем отмену смертной казни по приговору суда. Источники приводят самые различные цифры о количестве погибших и пропавших без вести в республиканском тылу. Но из всей противоречивой статистики явствует, что речь идет о десятках тысяч человеческих жизней. Огромное большинство уничтоженных не было приговорено судом к смертной казни.

Многие землевладельцы, полицейские, офицеры были физически истреблены республиканцами в начале войны. Особенно распространенными были расправы над священнослужителями.

Политическое поведение испанского католического духовенства (см. главу 2) было объектом повышенной и зачастую заслуженной ненависти не только левых экстремистов, но и умеренных буржуазных республиканцев. На первом году войны священников на республиканской территории почти всегда убивали. Монахинь насиловали («превращали в невест революции») и затем часто тоже умерщвляли. По современным данным, на республиканской территории погибло до 7000 священников и монахов – это в шесть раз больше, чем в России. Расправы сопровождались изощренным глумлением над иконами и другими предметами христианского культа, которые, в отличие от священников, не могли участвовать в вооруженной борьбе против Народного фронта. Многие церкви были если не сожжены дотла, то по крайней мере подожжены, другие «разобраны» (разрушены).

Огласку получили расправы над замешанными в военном мятеже офицерами военно-морского флота. Часть из них погибла уже 17–18 июля при захвате кораблей матросами. Уцелевших десятками свозили в плавучие тюрьмы, размещенные на рейдах Малаги и Картахены. Расстрелы морских офицеров продолжались около трех месяцев.

Вооружение народа было завоеванием масс, важной предпосылкой укрепления политической демократии и сильной стороной Народного фронта. Раздача оружия мирным гражданам по профсоюзным билетам была уникальным во всемирной истории явлением. Его не было во время Гражданской войны в России, в которой красные очень скоро отреклись от пункта собственной партийной программы о «вооруженном народе». Оно позволило Республике отразить первые удары восставшей армии, за несколько суток численно превзойти мятежников в количестве живой силы и удерживать это преимущество до середины войны.

Но все имеет оборотную сторону. Оборотной стороной вооружения народа стало обилие противозаконных действий. Ведь немалая часть оружия оказалась у функционеров различных партий и профсоюзов, а также у уголовных элементов, прозванных «бесконтрольными». Последних было особенно много в Каталонии – там политически и духовно господствовали анархисты, многие из которых усматривали в уголовниках естественных союзников в борьбе с «эксплуататорским государством». Но и остальная республиканская территория вовсе не была свободна от «бесконтрольных». Их бесчинства на городских улицах и сельских дорогах (грабежи – «реквизиции», похищения, убийства) официально осуждались всеми республиканскими инстанциями, но мало пресекались. Даже в 1938–1939 годах, когда Республика преодолела институциональную разруху первых месяцев борьбы, воссоздала армию и госаппарат и сформировала Национальную службу безопасности, ее тыл оставался очень беспокойным.

Загадочная неповоротливость Испанской Республики с ее почти миллионной армией и прекрасно вооруженной Национальной службой безопасности, проявленная в борьбе с «бесконтрольными», давно нашла объяснение. Под маской «бесконтрольных» нередко действовали активисты соперничавших партий Народного фронта, стоявшего у власти. Особенно охотно к насилию прибегали анархисты, всецело отрицавшие законность. Менее всего виновными в бессудных расправах были социалисты и «чистые» (буржуазные) республиканцы.

Испанские анархисты во главе с Федерацией анархистов Иберии, опиравшейся на Национальную конфедерацию труда (НКТ), были тогда, вероятно, самой могущественной и боевой частью мирового анархистского движения. На республиканской территории после июля 1936 года они целый год были наиболее влиятельной политической силой[83]. Одно время их насчитывалось около 2 000 000 человек при 13–14 миллионах жителей Республики. Одни деятели анархистского движения занимали министерские посты в центральном правительстве, другие – в региональных правительствах Астурии и Каталонии. Анархисты были главной движущей силой многих самочинных действий против церкви, полиции, армии и помещиков. Под их нажимом были выпущены из тюрем многие отбывавшие наказание уголовные преступники[84], выхолощен уголовный кодекс, уволено с работы немало дипломированных юристов. «Слишком много законов и законников!» – любил повторять в разгаре террора в прошлом стекольщик, ставший министром юстиции Гарсиа Оливер, руководивший упрощением и сокращением уголовного кодекса.

Впрочем, от анархистов мало отставали коммунисты и социалисты. Далеко не во всем были законопослушны и региональные (каталонские и баскские) националисты, которые открещивались от анархизма и марксизма, но тоже пользовавшиеся ослаблением центральной власти. В частности, председатель автономного