Пятно желтой отвердевшей кожи сильно увеличилось. По формеоно напоминало дерево, крона которого разрослась от груди к низу живота допупка. Впрочем, и пятном это уже нельзя назвать — скорее, нарост толщиной ввосьмушку дюйма. Она увидела на нем трещины, некоторые столь глубокие, чтоможно было просунуть в них монетку. Выглядело это страшно.

— Что это? — почти закричал он. — Леда, скажи, что этозначит?

— Я не знаю. — Она постаралась говорить спокойн??. — Тебенадо сходить к доктору Хаустону. Прямо завтра, Кэри.

— Нет. Не завтра, — сказал он, глядя на себя в зеркало, накору желтоватой плоти. — Завтра, может, и лучше. Но лучше послезавтра. Нет,нет, не завтра.

— Кэри…

— Леда, дай мне крем «Нивея».

Она передала ему баночку с кремом и понаблюдала, как онмажет желтоватый панцирь на животе, прислушалась к шуршащему звуку ипочувствовала, что не может этого перенести. Леда вышла из ванной и направиласьк себе в комнату. По ее словам, в тот момент она впервые была рада, что у нихраздельные кровати, сознательно рада, что он не сможет коснуться ее во сне.Ночью долго не смогла заснуть, прислушиваясь к шуршащим звукам, когда он скребпальцами по странному наросту.

А на следующую ночь он сообщил ей, что ему становится лучше.Потом подтвердил, что дело, кажется, пошло на поправку. Но она по глазамвидела, что он обманывает, — и даже не столько ее, сколько себя. Вэкстремальной ситуации Кэри оставался таким же эгоистом, каким был всегда.Впрочем, Леда тут же добавила, что и она стала порядочной эгоисткой за годыжизни с ним. Ей самой нужна была хоть какая-то иллюзия.

На третью ночь он вошел к ней в спальню в одних пижамныхштанах. Глаза его смотрели печально и испуганно. Леда перечитывала какой-тороман Дороти Сайерс, свое любимое чтиво. Книжка выпала из ее рук, лишь толькоона взглянула на него. Наверное она бы даже заорала, если бы спазм не перехватилгорло. Билли Халлек подумал, что ни одно человеческое чувство не может бытьуникальным, хотя иногда кажется иначе. Кэри Россингтон прошел такой же периодсамообмана, что и он, после чего следовало потрясение.

Леда обнаружила, что желтая корка (или чешуя) покрыла весьживот Кэри и почти всю грудь. Безобразные бугры с подпалиной. Черные трещиныбеспорядочными зигзагами покрывали корку сеткой. В глубине этих трещин можнобыло приметить красноту, на которую лучше было не смотреть. Сперва можно было подумать,будто трещины располагались хаотически, как в бомбовой воронке, но оказалось,что это не так. С каждого края желтая плоть была слегка приподнята. Чешуя. Ноне рыбья, а грубая чешуя рептилии, вроде ящерицы, игуаны или даже аллигатора.

Левый сосок его груди был еще виден, а правый полностьюскрылся под уродливы панцирем, который уже проникал ему под мышку. Исчез пупоки…

— Он спустил свои пижамные штаны, — продолжала свой рассказЛеда, допивая третий бокал все теми же маленькими птичьими глотками. Сноваслезы потекли по ее щекам. — Вот тогда я обрела голос, начала орать, чтобы онпрекратил. Он послушался, но я успела заметить, что эта дрянь распространиласьниже. Член еще не был затронут, но лобковые волосы уже исчезли под ней.

— Ты вроде бы говорил, что у тебя пошло на поправку, —сказала я.

— Я так и думал, — ответил он мне. А на следующий деньназначил встречу с Хаустоном.

«Который, видимо, рассказал ему про парня без мозгов», —подумал Халлек, — «и еще про бабку с третьим комплектом зубов и предложилпонюхать кокаина».

Спустя неделю Россингтон предстал перед консилиумом лучшихдерматологов Нью-Йорка. Они сказали, что им известен его недуг и направили егона гамма-облучение. Чешуйчатая плоть продолжала распространяться. Никакой болион не чувствовал, только зуд на пограничных местах между прежней кожей и этимкошмарным нашествием. Только и всего. Новая плоть была совершеннобесчувственна. Как-то он сказал ей с жутковатой потрясенной улыбкой, чтозагасил окурок на собственном животе и никакой боли не ощутил.

Она заткнула уши и закричала, чтобы он прекратил.

Дерматологи сказали Кэри, что немного ошиблись. Кэри спросилих, что это значит. Вы, мол, сказали, что все знаете, во всем уверены. Они емуответили, что такие вещи случаются, правда, редко, ха-ха, очень редко. Всеанализы были проведены, и они поняли, что пошли не тем путем. Завели своинаучные непонятные разговоры о мощных витаминах, гландулярных инъекциях,которые начали применять к нему. Пока проводился новый курс лечения, первыечешуи появились на шее Кэри, под подбородком и наконец — на лице. Вот тогдадерматологи в конце концов признали, что зашли в тупик. Правда, только в данныймомент, разумеется. Подобные вещи не могут быть неизлечимыми. Современнаямедицина… специальная диета… и т. д. и т. п.

Кэри и слушать ничего не хотел, когда Леда пыталась завестиразговор о старом цыгане. Однажды замахнулся на нее, словно ударить хотел, аона успела заметить, что кожа между большим и указательным пальцами его рукитоже отвердела.

— Рак кожи! — крикнул он. — Это рак кожи, рак кожи, раккожи! И прошу тебя, раз и навсегда заткнись насчет того старого выродка!

Разумеется, только его теория имела хоть какой-тономинальный смысл, поскольку Леда несла мистическую средневековую чушь. ОднакоЛеда была уверена, что все это проделка старого цыгана, который подошел в толпеблошиного рынка к Кэри Россингтону и коснулся его лица. Она знала это и понялапо его взгляду, когда он поднял на нее руку, что он тоже об этом знает.

Он взял отпуск, договорившись с Гленном Петри, который былпотрясен, узнав, что его старый друг и партнер по гольфу Кэри Россингтонзаболел раком кожи.

Леда рассказала Халлеку про следующие две недели, которые ейне хочется вспоминать. Кэри спал как мертвый то в их комнате наверху, то внизув кресле, то на кухне, положив голову на руки. Начал много пить. Садился вкресло в гостиной, держа за горлышко бутылку виски чешуйчатой рукой, и смотрелпо телевизору комедии типа «Герои Уайлд» и «Семейные ссоры». Так он просиживалперед телевизором часов до двух или трех ночи. И все время пил виски, какпепси-колу, прямо из горлышка.

Иногда по ночам он плакал. Она подходила и наблюдала егорыдающим в то время, как Уорнер Андерсон, заключенный в коробке их «Сони»кричал: «Вперед, к видеолентам!» с таким энтузиазмом, словно пригласил своихлюбовниц на круиз до Арубы в компании с ним. В иные ночи, по счастью редкие, ондавал волю ярости, спотыкаясь бродил по дому с бутылкой виски в руке,переставшей быть рукой, и кричал, что у него рак кожи («Ты слышишь?! Раккожи!»), который он подхватил под лампами для загара, и что он засудит этихгадов, которые ему такое устроили, разорит засранцев дотла! Без порток ихоставит! Во время подобных вспышек он порой ломал вещи.