— Я в итоге поняла, что такие припадки ярости с нимпроисходят после того, как приходит миссис Марли прибрать по дому, — сказалаона бесстрастно. — Когда она появлялась, он поднимался на чердак и отсиживалсятам. Если бы она его увидела, весь городок немедленно бы обо всем узнал. Ядумаю, он более всего чувствовал себя отверженным, когда сидел там водиночестве в темноте, а потом ночью давал волю своим эмоциям.

— Значит, он уехал в клинику Мэйо, — сказал Билли.

— Да, — ответила она и наконец взглянула на него. Лицо еевыглядело пьяным и перепуганным. — Что с ним будет, Билли? Во что он можетпревратиться?

Билли покачал головой: ни малейшего представления. Болеетого, он имел не больше желания разбираться в этом вопросе, чем в запечатленнойна снимке знаменитой сцене, где южновьетнамский генерал стреляет в уховьетконговскому коллаборационисту. Каким-то зловещим образом ситуациипоказались ему схожими.

— Я тебе говорила, что он нанял частный самолет доМиннесоты? Не мог вынести, чтобы люди увидели его таким. Я тебе говорила обэтом, Билли?

Билли снова покачал головой.

— Что же с ним дальше будет?

— Я не знаю, — ответил Халлек и подумал: — «Кстати, а что сомной будет, Леда?»

— В конце, когда он сдался и решил лететь, обе его рукипревратились в подобие когтей. А глаза… глаза — две блестящие точки в такихчешуйчатых провалах-глазницах. Нос у него… — Она поднялась из кресла,направилась к нему, сильно ударившись об угол столика. «Сейчас она этого незаметила», — подумал Халлек, — «но завтра у нее будет синяк. Будет удивляться,где это так ушиблась».

Она схватила его руку. Глаза были широко раскрыты от ужаса.Заговорила сбивчиво, хрипло, изо рта сильно несло джином:

— Он теперь выглядит как аллигатор, — сказала она, почтиперейдя на шепот. — Да, вот так он и выглядит, Билли. Прямо словно из болотавыполз и напялил на себя человеческую одежду. Да, похоже, что он превращается валлигатора, и я рада, что он уехал. Рада. Я думаю, если бы он не уехал, уехалабы я. Упаковала бы сумку и…

Она наклонялась все ближе и ближе к нему, и Билли поднялся,не в силах более переносить это. Леда Россингтон качнулась назад, и Халлек едвауспел поймать ее за плечи… он, похоже, тоже порядочно перебрал. Промахнись он,и она могла бы раскроить себе голову о столик, покрытый стеклом и окантованнойбронзой (587 долларов). Как раз о него она только что ушибла ногу, только теперьдело могло закончиться не ссадиной, а смертью. Посмотрев в ее полубезумныеглаза, Билли подумал, что, может, она бы и не возражала против того, чтобыумереть.

— Леда, мне пора уходить.

— Ну конечно! Просто зашел выпить, верно, Билли, дорогой?

— Извини, — сказал он. — Я ужасно сожалею обо всем, чтопроизошло. Поверь, это так. — И вдруг добавил: — Будешь говорить с Кэри,передай ему мои наилучшие пожелания.

— С ним теперь трудно разговаривать, — рассеянно ответилаона. — У него внутри рта то же самое происходит. Десна меняются, языкпокрывается панцирем. Я не могу с ним говорить, а его реплики звучат просто какмычание.

Он отступал в холл, желая оказаться подальше от нее, от ееразмеренного, такого воспитанного тона, от ее сумасшедшего взгляда.

— Да, он в самом деле превращается в подобие аллигатора, —сказала она. — Возможно, придется в итоге опустить его в бассейн… им, наверное,нужно, чтобы кожа была влажной. — Слезы снова потекли из ее опухших,покрасневших глаз, и Билли заметил, что она проливает коктейль из бокала себена туфли.

— Спокойной ночи, Леда, — прошептал он.

— Ну почему, Билли? Почему ты сбил эту старуху? Почему тыобрушил на Кэри и меня такое? Почему?

— Леда…

— Приходи через пару недель, — сказала она, направляясь кнему в то время, как он лихорадочно нащупывал дверную ручку позади себя иогромным усилием воли заставлял себя сохранять на лице подобие слабой улыбки. —Приходи. Я хочу посмотреть на тебя, когда ты потеряешь еще фунтовсорок-пятьдесят. Вот уж посмеюсь. Буду хохотать и хохотать!

Он нашел дверную ручку и повернул ее. Свежий прохладныйвоздух обвеял его пылающее потное лицо.

— Спокойной ночи, Леда. Прости меня, извини…

— Подавись ты своими извинениями! — завизжала она и швырнулав него бокал. Он разбился вдребезги о дверной косяк справа от Билли. — Зачем тыубил ее, ублюдок?! Зачем ты на нас обрушил такие несчастья?! Зачем?! Зачем?!Зачем?!

Халлек дошел до перекрестка Парк Лейн и Лантерн Драйв иопустился на скамейку под навесом автобусной остановки. Его бил озноб, во ртубыл скверный вкус, голова кружилась от алкоголя.

Он думал: «Я сбил и убил ее и теперь теряю вес и не могуостановиться. Кари Россингтон провел суд, отпустил меня, хлопнув по плечу, атеперь он в клинике Мэйо, и если верить его жене, он выглядит как беженец изпитомника аллигаторов Мориса Сендака. Кто еще тут замешан? Кому еще моготомстить старый цыган?»

Он вспомнил о двух полицейских, изгонявших цыган, когда ониприбыли в их городок и собирались развернуть свои представления в городскомпарке. Один из полицейских был всего лишь оруженосцем, водителем патрульноймашин.

Исполнителем приказов.

Чьих приказов? Ну, разумеется, начальника полиции, ДанкенаХопли.

Цыган прогнали потому, что у них не было разрешениявыступать в городском саду. Они, конечно, понимали, что дело не в разрешении:причины гораздо глубже. Когда хочется прогнать цыган, предлог всегда найдется.Бродяжничество. Нарушение общественного спокойствия. Плевки на тротуары. Да чтоугодно!

Цыгане договорились о таборе с фермером к западу от городка— мрачным стариком по имени Арнкастер. Всегда находилась такая ферма и такоймужик, и цыгане всегда устраивались. «У них носы натренированные, чтобывыискивать таких людей, как Арнкастер», подумал Билли, сидя на скамейке иприслушиваясь к первым каплям весеннего дождя, забарабанившего по навесу.«Простая эволюция. Достаточно двух тысяч лет кочевой жизни. Поболтать с людьми.Может, кому-то бесплатно погадать? Узнали имя одного жителя, у которого естьземля, но и долгов немало, и про парня, который не любит своего города и неуважает общественных порядка. Прислушаешься и непременно узнаешь имена.Непременно пронюхаешь про местного Арнкастера в самом богатом городке. А то ипро двух или трех таких».

Свои машины они располагали в круг, как и палатки. Точно также их предки двести, четыреста, восемьсот лет назад располагали в таборе своикибитки и тачки. Они получали разрешение на разведение костров. Ночью болтали исмеялись, из рук в руки переходила бутылка или две.