«Все это», — думал Халлек, — «могло быть вполне приемлемодля Хопли».

Те, кто хотел что-то купить у цыган, могли съездить позападной дороге Фэйрвью к жилищу Арнкастера. Оно располагалось в стороне отвсеобщего обозрения, но и зрелище представляло собой жалкое. Впрочем, цыганепредпочитали именно такие места. Оттуда им предстояло двинуться в Рейнтри илиУэстпорт, а дальше — в неведомом направлении. Так обычно и делалось.

За исключением того, что после несчастного случая ипроклятья старого цыгана формула «так обычно и делалось» больше никуда негодилась.

Халлек вспомнил, что Хопли дал цыганам два дня срока. Когдаони и не подумали подчиниться, он их вынудил убраться. Сначала Джим Робертсотменил разрешение о разведении костров. Хотя в течение предыдущей неделикаждый день бывали сильные дожди, Робертс сказал им, что опасность пожароввнезапно возросла. Извините. Кстати, пусть не забывают, что огнеопаснымиявляются не только костер, но и плитки на газовых баллонах, мангалы и печурки.

Затем Хопли, как уже бывало в подобных ситуациях, посетилместные точки бизнеса, где у Ларса Арнкастера кредиты были изрядно просрочены.Сюда, разумеется, входили магазин инструментов и скобяных изделий, склад кормови семян и кооператив фермеров. Хопли мог заглянуть также и к Закари Маршану вОбъединенный банк Коннектикута, где хранился заклад Арнкастера на недвижимость.

Работа есть работа. С этим чашку кофе выпил, с тем —пообедал, у того что-нибудь купил. И вот на закате следующего дня кредиторыЛарса Арнкастера уже звонят ему и говорят, что неплохо было бы убрать этих чертовыхцыган подальше от города и как они были бы ему признательны.

Результат Данкену Хопли был, конечно же, известен. Арнкастернаправился к цыганам, вернул им то, что оказалось лишним по их договоренностиоб аренде территории, оказался глух к их протестам (Халлек вспомнил молодогожонглера, который явно не успел свыкнуться с идеей собственной уязвимости вэтой жизни). А договор, кстати, не был подписанным документом, и потомусудиться было бы смешно.

Арнкастер вполне трезвый, возможно, объяснил им, что обходитсяс ними как порядочный человек и возвращает им лишние деньги. Другое дело —Арнкастер пьяный. В этом случае он мог объясниться подробней, сказать им, что вгороде есть могущественные деятели, которые требуют, чтобы цыгане убиралисьподальше. На него, бедного фермера, оказали жесткое давление, которого онвынести просто не может. Тем более, что половина так называемых хороших людей вгородке давно зуб на него имеют.

Вряд ли цыгане (разве что за исключением жонглера) сталиспорить, права качать и требовать долгих объяснений.

Билли поднялся и медленно побрел домой под холодным дождем иветром. В спальне горел свет — Хейди его ждала.

Водителю патрульной машины не за что мстить. И неАрнкастера: тот просто увидел возможность не терять пятьсот долларов и попросилих вон, потому что иного выхода не было.

Данкен Хопли?

«Возможно. Очень даже возможно», подумал Билли. В чем-тоХопли выполнял функции сторожевого пса, хорошо натренированного, чтобы хранитьв неприкосновенности покой Фэйрвью. Однако Билли сомневался, разделяет листарый колдун его мнения, понимает ли суть. Для него все свелось к тому, чтопосле суда Хопли вытурил их из городка. К изгнанию они были привычны. Другоедело, что Хопли не расследовал причин гибели старухи…

Вот это уже существенно.

«Отказ от расследования? Билли, не смеши меня. Отсутствиерасследования — грех халатности. Хопли не стал проверять его на алкоголь. Тызнаешь, что это граничит с покрытием преступления, и Кари Россингтон тоже этознал».

Ветер усилился, дождь стал сильнее. На улице каплиплескались в лужах, освещаемых уличными фонарями вдоль Лантерн Драйв. Подветром скрипели ветви деревьев, и Билли с беспокойством посмотрел на небо.

«Мне надо повидать Данкена Хопли».

Какая-то важная мысль готова была родиться, но он тут жевспомнил пьяное испуганное лицо Леды Россингтон. Подумал о словах Леды: «С нимтеперь трудно разговаривать… у него внутри рта то же самое происходит… егореплики звучат как мычание».

Нет, только не сегодня. Нынче с него достаточно.

— Куда ты ходил, Билли?

Хейди лежала в постели под пятном света от ламп и читала.Теперь отложила книгу и посмотрела на него. Билли заметил темные круги под ееглазами. Однако в эту ночь жалости к ней он не почувствовал.

Подумал, а может, сказать? «Я был у Кэри Россингтона.Поскольку его не было дома, я выпил с его женой, выпил довольно крепко. Ни зачто не угадаешь, Хейди, что мне она сказала. Кари Россингтон, который тебялапал накануне Нового Года, превращается в крокодила. Когда он помрет, из егокожи можно будет делать отличные портфели».

— Да так, нигде, — ответил он. — Просто бродил и размышлял.

— От тебя пахнет так, словно ты в куст можжевельникасвалился. Джин?

— Н-ну… примерно так. Только свалился в «Паб» Энди.

— И сколько ты принял?

— Пару.

— А пахнет как все пять.

— Хейди, ты что — меня допрашиваешь?

— Нет, дорогой. Но я хочу, чтобы ты себя уж слишком-то неизводил. Эти доктора, я надеюсь, поймут что-то после метаболической серии.

Халлек хмыкнул.

— Я только благодарю Бога, что это не рак, — сказала она.Лицо ее выглядело встревоженным.

Он подумал и чуть не ляпнул: «хорошо все наблюдать состороны». Не сказал, но, видимо, что-то отразилось на его лице, потому что еелицо приняло такое несчастное, горестное выражение.

— Прости меня, — сказала она. — Так трудно сказать что-либо,чтобы не прозвучало обидно, плохо…

«Да уж, девочка», подумал он. И снова мимолетная вспышканенависти к ней. После выпивки это чувство вызвало депрессию и физическоенедомогание. Тут же все прошло, оставив лишь ощущение стыда. Кожа Кэрипревращалась Бог знает во что — годилось только для показа в бродячем цирке.Данкен Хопли может быть и в порядке, а может, Халлека ожидало там нечто ещеболее жуткое. Черт возьми, потеря веса, возможно, еще не самое страшное.

Он разделся, включив лампу, и обнял Хейди. Сначала оначувствовала себя скованно. Когда он решил, что ничего хорошего не будет, Хейдивдруг расслабилась. Билли услышал ее сдавленный всхлип и с грустью подумал, чтов беде познается благородство натуры. Почему он раньше этого не понимал?

— Хейди, прости, — сказал он.