Вольф и Ляпис, примолкнув, следили за танцем. Негр был оченьушлый: он знал не менее полутора десятков способов двигать коленными чашечками,что было неплохо даже для негра. Мало-помалу танец заставил позабыть всенеприятности, машину, Муниципальный совет, Хмельмаю и кровянку.

— Я не жалею, что мы пошли через пещеру, — сказал Ляпис.

— Еще бы, — ответил Вольф. — Тем более что в этот часснаружи темно. А у него еще есть солнце.

— Стоило бы остаться жить вместе с ним, — подсказал Ляпис.

— А работа? — усомнился Вольф.

— О да, работа! Еще бы! — сказал Ляпис. — Да нет, вы простохотите вернуться в проклятый застенок вашей клети. Работа — удачный предлог. Нуа я хочу удостовериться, вернется тот человек или нет.

— К черту! — сказал Вольф. — Гляди на негра и оставь меня впокое. Когда смотришь на него, думать не тянет.

— Естественно, — сказал Ляпис, — но мне еще не совсем чуждапрофессиональная этика.

— Да провались ты со своей профессиональной этикой, — сказалВольф.

Негр широко им улыбнулся и замер. Танец змеи окончился. Лицонегра было усеяно крупными каплями пота, и он утерся обширным носовым платком вкрупную клетку. Затем он без проволочки приступил к танцу страуса. Он ни разуне ошибся, ежесекундно изобретая и выстукивая ногами все новые и новые ритмы.

И в конце этого танца он улыбнулся им во весь рот.

— Уже два часа, как вы здесь, — очень объективно заметил он.

Вольф посмотрел на часы. Так оно и было.

— Не надо нас в этом упрекать, — сказал он. — Мы были простозачарованы.

— Это для того и того-этого, — констатировал негр.

Но Вольф непонятно почему вдруг почувствовал — всегда сразуже чувствуешь, когда негр начинает обижаться, — что они уже пробыли здесьслишком долго. Пробормотав слова сожаления, он простился.

— До свидания, — сказал негр.

И вновь переключился, теперь — на шаг хромого льва. Передтем как вернуться в главное подземелье, Вольф и Ляпис оглянулись в последнийраз — в тот самый миг, когда негр делал вид, что нападает на ангорского онагра.Потом они свернули, и негр исчез из виду.

— Черт! — сказал Вольф. — Как обидно, что нельзя остатьсяздесь подольше!

— И так уже здорово опаздываем, — сказал Ляпис, ничуть неубыстряя при этом шага.

— Сплошные разочарования, — сказал Вольф. — Ведь от этогоничего не остается.

— Чувствуешь, что тебя обделили, — сказал Ляпис.

— А если бы и оставалось, — сказал Вольф, — все равно итогтот же самый.

— Но никогда не остается, — сказал Ляпис.

— Нет, — сказал Вольф.

— Да, — сказал Ляпис.

Трудно было все это распутать, и Вольф решил сменить темуразговора.

— У нас впереди целый день работы, — сказал он.

Подумал и добавил:

— Она-то остается.

— Нет, — сказал Ляпис.

— Да, — сказал Вольф.

На сей раз им пришлось замолчать. Они шагали быстро, земля уних под ногами начала повышаться и вдруг обернулась лестницей. Справа вкараулке на карауле стоял старый караульный.

— Чего это вы тут шныряете? — спросил он у них. — Собрата-томоего замочили на том конце?

— Не очень сильно, — заверил Ляпис. — Завтра он просохнет иопять будет на ногах.

— Тем хуже, — сказал старый охранник. — Сознаюсь, что я-тоне прочь повидать людей. Успехов, ребятки.

— Если мы вернемся, — спросил Ляпис, — вы позволите намспуститься?

— Само собой, — сказал старый охранник. — Прямо поинструкции — достаточно будет пройти через мое тело, а не труп.

— Договорились, — пообещал Ляпис. — До скорого.

Снаружи все было в серых, мертвенно-бледных разводах. Быловетрено. Собиралось светать. Проходя мимо машины, Вольф остановился.

— Ступай один, — сказал он Ляпису. — Я туда не вернусь.

Ляпис молча удалился. Вольф открыл шкафчик и стал надеватьобмундирование. Губы его слегка шевелились. Он потянул рычаг, открывавшийдверь, и проник в клеть. Серая дверь захлопнулась за ним, отрывисто щелкнув.

На сей раз он сразу включил максимальную скорость и непочувствовал, как протекло время. Когда сознание его прояснилось, оказалось,что он опять очутился в конце большой аллеи, как раз в том месте, где покинулмесье Перля.

Опять та же желтая почва с каштанами, мертвыми листьями игазонами. Но развалины и заросли колючего кустарника были пустынны. Он заметилнужный ему поворот аллеи и без колебаний отправился туда.

Почти сразу же он осознал резкую перемену обстановки, хотя унего и не возникло ощущения обрыва, нарушения какой бы то ни былонепрерывности. Теперь перед ним стелилась мощеная дорога, довольно круто шедшаяв гору, тоскливая, отгороженная справа круглыми фигурами лип от обширногосерого строения, слева — окаймленная суровой, увенчанной осколками битогостекла стеной. Кругом царила полная тишина. Вольф медленно брел вдоль стены.Пройдя несколько десятков метров, он очутился перед приотворенной дверью с окошечком.Без колебаний он толкнул ее и вошел. Звякнул и тут же замолк звонок. Оночутился в просторном квадратном дворе, напоминавшем двор лицея. Планировкапоказалась ему знакомой. День шел на убыль. В окне того, что когда-то былокабинетом старшего воспитателя, сверкал желтый огонек. Почва была чистая,довольно ухоженная. На высокой шиферной крыше поскрипывал флюгер.

Вольф пошел на огонек. Подойдя поближе, он увидел сквозьзастекленную дверь сидевшего за маленьким столиком человека, который, казалось,чего-то ждал. Он постучал и вошел.

Человек поглядел на круглые стальные часы, которые вытащилиз кармана серого жилета.

— Вы опоздали на пять минут, — сказал он.

— Извините, — сказал Вольф.

Кабинет был классически тосклив и пропах чернилами идезинфекцией. Рядом с человеком стояла маленькая прямоугольная табличка, накоторой можно было прочесть выдавленное и зачерненное имя: «Месье Брюль».

— Садитесь, — сказал человек.

Вольф присел и уставился на него. Перед месье Брюлем лежалаоткрытая картонная папка цвета старых пожелтевших газет или крем-брюле,начиненная какими-то бумагами. Ему было лет сорок пять, он был худ, костяк егочелюстей выпирал сквозь желтые щеки, а острый нос внушал уныние. Из-подтраченных молью бровей подозрительно поблескивали глаза, а на серых волосахобозначился круг еще более чахлой растительности, прочерченный слишком частоносимой шляпой.