— Ага, — подхватил Ляпис. — Здесь слишком людно.

И в самом деле, уже в третий раз за последние десять минутони наткнулись на не первой свежести старца. Вольф выставил руку влево, чтобыпоказать, что собирается сворачивать, и они нырнули в первый попавшийся дом. Онтолько-только пробился из-под земли, что-то около этажа, поскольку они ужеприближались к предместьям. По зеленой замшелой лестнице они спустились в подвали попали в коридор общего пользования, который обслуживал всю линию. Отсюданичего не стоило попасть в пещеры. Достаточно было оглоушить сторожа, что быловесьма несложно — у него оставался всего один зуб.

Позади сторожа открывалась узкая дверь с круглой аркою наднею и новая лестница, вся сверкающая крохотными кристалликами. Вольф и Ляписшагали от лампы к лампе, под их подошвами поскрипывали ослепительные натеки.Вместе с последним пролетом лестницы подземелье раздалось вширь, а воздух сталгорячим и пульсировал, словно в артерии.

Сотню-другую метров они молчали. Местами стену центральногопрохода прорывали жерла боковых ответвлений, и каждый раз цвет кристалловменялся. Они были то лиловыми, то вечнозелеными, иногда опаловыми смолочно-голубыми и одновременно оранжевыми подпалинами; некоторые коридоры былииспещрены чем-то вроде кошачьих глаз. В других свет нежно подрагивал, и центрыкристаллов бились, как крохотные минеральные сердечки. Заблудиться шансов небыло: чтобы выбраться за город, достаточно было придерживаться главногопрохода. Иногда они останавливались полюбоваться игрой света в том или иномответвлении. На стыках коридоров для посиделок стояли белокаменные скамьи.

Вольф думал о том, что машина по-прежнему ждет его средимрака, и спрашивал себя, когда же он к ней вернется.

— Из стояков клети сочится какая-то жидкость, — сказалВольф.

— Та, что была у вас на лице, когда вы спустились? — спросилЛяпис. — Такая черная и липкая штука?

— Она стала черной, лишь когда я спустился, — сказал Вольф.— Внутри она была красной. Красной и липкой, как густая кровь.

— Это не кровь, — сказал Ляпис, — это, вероятно, конденсат.

— Ты подменяешь тайну словом, — сказал Вольф. — Получаетсядругая тайна — и не более того. Начинаешь с терминов, а кончаешь магией.

— Ну и что? — сказал Ляпис. — Разве вся эта история с клетьюне отдает магией? Просто-напросто пережиток древнего галльского суеверия.

— Которого? — сказал Вольф.

— Вы ничем не отличаетесь от остальных галлов, — сказалЛяпис. — Боитесь, как бы небо не рухнуло вам на голову, вот вы и забегаетевперед. Отгораживаетесь.

— О Господи, — сказал Вольф, — как раз наоборот. Я хочуувидеть, что там, позади.

— Ну и как же быть с этой красной течкой, — сказал Ляпис, —коли жидкость ниоткуда не вытекает? Ничем другим, кроме конденсата, это быть неможет. Ну да вам это без разницы. Так что же вы там увидели? Вы даже непотрудились мне об этом рассказать, — негодовал Ляпис, — а ведь я работаю свами с самого начала. Вы же отлично знаете, что вам на все наплевать…

Вольф не отвечал. Ляпис колебался. И наконец решился.

— В водопаде, — сказал он, — важно падение, а не вода.

Вольф поднял голову.

— Оттуда видишь вещи, — сказал он, — какими они были. Вот ивсе.

— И это внушает вам желание туда вернуться? — произнесЛяпис, саркастически посмеиваясь.

— Это не желание, а нечто другое, — сказал Вольф. — Этонеотвратимо.

— Фу!.. — хмыкнул Ляпис. — Вы меня смешите.

— Почему у тебя, когда ты с Хмельмаей, такой идиотский вид?— перешел в наступление Вольф. — Может, ты мне объяснишь?

— Отнюдь, — сказал Ляпис. — Мне нечего вам об этом сказать,ничего ненормального не происходит.

— Ты оправился, да? — сказал Вольф. — Потому что сделал этотолько что с возлюбленной из квартала? И ты считаешь, что с Хмельмаей теперьтоже все пойдет на лад? На ладан, можешь спать спокойно. Стоит тебе сноваоказаться с ней, как этот тип опять примется донимать тебя.

— Нет, — сказал Ляпис. — Нет, после того, что я сделал.

— А только что, в кровянке, ты разве его не видел? — сказалВольф.

— Нет, — сказал Ляпис.

Он нагло лгал.

— Ты лжешь, — сказал Вольф.

И добавил:

— Нагло.

— Скоро ли доберемся? — сказал Ляпис, стремясь переменитьтему, поскольку продолжать эту становилось невмоготу.

— Нет, — сказал Вольф, — еще добрых полчаса.

— Я хочу поглядеть на пляшущего негра, — сказал Ляпис.

— Это у ближайшей развилки, — сказал Вольф. — Через паруминут. Ты, пожалуй, прав, это будет неплохо. Кровянка — дурацкая игра.

— В следующий раз, — сказал Ляпис, — будем играть только взадери-подол.

И тут они очутились в том самом месте, откуда можно былоувидеть, как пляшет негр. Снаружи негры уже не пляшут. Всегда найдется прорваготовых на них поглазеть придурков, и негры считают, что их тем самымвыставляют на посмешище. Ибо негры очень обидчивы — и у них есть на тооснования. В конце концов, белая кожа — это в общем-то просто отсутствиепигмента, а не особое качество, и не ясно, почему те, кто выдумал порох,претендуют на превосходство над всеми остальными и им должно дозволятьсябесцеремонно вмешиваться в куда более интересную и совершенно иную сферу музыкии танца. Вот почему негр не нашел ничего покойней, чем этот уголок: пещерустерег охранник, от которого, чтобы увидеть негра, необходимо было избавиться,и поступок этот служил в глазах танцующего своего рода пропуском: если твоегожелания увидеть танец хватает на то, чтобы изничтожить охранника, то право своена его лицезрение ты завоевал, проявив при этом далеко заводящее отсутствиепредубеждений.

Впрочем, обосновался негр в пещере почти со всемиудобствами: специальный трубопровод поставлял ему снаружи свежий воздух исолнце. Он выбрал себе довольно просторный, с высоким потолком отнорок,украшенный красивыми кристаллами оранжевого хрома; там он развел тропическиетравы и колибри, сдобрив их необходимыми специями. Музыку негр извлекал изусовершенствованной системы, которая играла дольше долгоиграющей. По утрам онпо частям разрабатывал те танцы, которые полностью, со всеми деталями исполнялвечером.

При появлении Вольфа и Ляписа он как раз собирался начатьтанец змеи, в танце этом задействован лишь участок тела от бедер до кончиковпальцев ног. Негр вежливо подождал, пока они подойдут поближе, и начал. Вкачестве аккомпанемента воспроизводилась чарующая мелодия, расцвеченная низкимтембром пароходной сирены, которую при записи пластинки на скорую руку заменилоркестровый баритон-саксофон.